Вчерашний скандал - Лоретта Чейз Страница 31

— Мы не для посещения, — заговорил Лайл. — Мы просто пришли…

— Приходите днем. Здесь, конечно, много рабочих, я признаю, но им нужно все вычистить, прежде чем мы возьмемся за дело. И еще этот вопрос с усыпальницей, все нас изводят просьбами взглянуть на нее.

— Это не…

— Не могу сказать, сколько ученых здесь было, подсчитывающих и спорящих. Последнее, что я слышал, — устранение ущерба будет стоить сто тысяч фунтов, но это не включает гробницу. Поскольку они не решили, что с ней делать. По меньшей мере половина ученых говорит, что ее следует раскапывать, а вторая половина выступает за то, чтобы оставить все как есть.

— Это не…

— Возвращайтесь завтра, господа, и кто-нибудь вам с радостью покажет все, ответит на ваши вопросы, расскажет, почему они спорят о том, где норманнский стиль, где — перпендикулярный. — Мужчина стал подталкивать их в сторону двери.

— Мы ищем двух леди, — громко сказал Лайл, предположив, что сторож не только болтлив, но и слегка глуховат.

— Леди? — Мужчина перестал махать фонарем в сторону двери.

— Моих тетушек, — проговорила Оливия голосом, ужасно напоминающим голос мальчишки-подростка. Подражание легко удавалось ей.

Лайл бросил взгляд в ее сторону. Ей всегда надо было приврать.

— Одна вот такого роста, — Лайл держал руку на уровне уха Оливии, — а вторая — немного ниже. Они хотели осмотреть церковь, и особенно усыпальницу.

— О да, в самом деле, — сказал сторож. — Я предложил им прийти завтра. Это вовсе не безопасно, я предупредил их, но они слушать не хотели. Прежде чем я понял, что происходит, я уже указывал им дорогу и отвечал на вопросы. Но, сэр, меня не нанимали для экскурсий по ночам, и больше никаких исключений я не сделаю.

— Разумеется, нет, — согласился Лайл. — Но возможно, вы сумеете нам подсказать, когда они ушли?

— Не более десяти минут назад, я уверен. Может быть, четверть часа, в точности не припомню. Но они очень спешили, сказали, что утратили всякое представление о времени.

— Они, случайно, не сказали, куда направляются? — спросил Лайл.

— В «Георг» на Кони-стрит, как они сказали. Они еще спрашивали меня, как скорее туда добраться. Говорили, что опаздывают на ужин.

— Если они ушли десять минут назад, мы должны были встретить их, — сказал Лайл.

— Они могли пойти другой дорогой, — ответил сторож. — Вы пришли со стороны Стоунгейта?

— Да. А они…

— Я объяснил им, что это название происходит от камня, привезенного для строительства собора, — поделился сторож. — Его везли баржами по воде и выгружали на Стоунгейте, ниже Гилдхолла.

— Вы думаете…

— Им было интересно узнать, что писатель Лоренс Стерн в свои холостяцкие дни жил на Стоунгейте.

— Думаете, они пошли другой дорогой? — торопливо спросил Лайл.

— Возможно, они по ошибке свернули на Литл-Стоунгейт, — сказал сторож. — Надеюсь, леди не заблудились. Я проследил, чтобы они благополучно вышли из церкви. Даю вам слово. Выход вообще-то плохо освещен, а со всеми этими обломками вокруг очень легко…

Его слова прервал вскрик.

Лайл повернулся в сторону звука. И ничего не увидел. Потом он понял, что там, где должна была стоять Оливия, пусто.

— Оливия! — крикнул он.

— Ой, ой! — послышался ее голос. — Черт побери! — добавила она, вспомнив, что выдавала себя за мальчишку. — Я здесь! — Голос ее дрожал. От боли на глаза навернулись слезы, и ей хотелось заплакать, но больше всего — от раздражения. Она не видела возможности достойно выйти из этой ситуации.

— Где?

Свет свечи и фонаря блуждал по грудам обломков.

— Здесь, — повторила она.

Наконец свет пролился на нее, лежащую в унизительной позе задом кверху на куче хлама, камней и всякой прочей ерунды, о которую она споткнулась. Когда мужчины подошли ближе, Оливия увидела, что это был совсем небольшой холмик. Но, как и маленькая ямка, которая погубила Меркуцио, для нее этого оказалось достаточно. Она сильно ударилась коленом и упала на локоть, боль от которого резко отдавалась вверх по руке. Но эту боль нельзя было сравнить с тем, что она ощутила при попытке подняться.

Лайл передал свечу сторожу и присел на корточки рядом с ней.

— Вот поэтому я запрещаю им ходить ночью, — заговорил сторож. — Можно споткнуться и раскроить себе череп. Даже в дневное время нужно следить, куда идешь.

— Отойдите немного назад, — сказал Лайл. — И держите фонарь повыше.

Сторож отступил и сделал так, как ему было сказано.

Подавив стон, Оливия ухитрилась немного повернуться. Ей было безразлично, что видит Лайл, но она не хотела, чтобы на ее зад пялился сторож.

— Где твоя шляпа? — спросил Лайл тихим голосом.

— Не знаю.

— Крови, кажется, нет, — подытожил он, коснувшись пальцами ее туго заколотых волос.

— Я упала на руку.

— Если бы не это, ты разбила бы себе голову.

— С моей головой все в порядке.

— Это спорный вопрос.

— Моя нога… Я не могу подняться.

— Я готов тебя задушить, — сказал Лайл. — Говорил же тебе…

— Держаться рядом. Знаю. Но я совсем немного сдвинулась в сторону, хотела только быстро осмотреться, пока он нас не выставил. А потом…

— Ты оступилась.

— Я не сильно ударилась, но не могу встать на правую ногу. Кажется, я вывихнула лодыжку. Помоги мне встать, пожалуйста, а?

— Что-нибудь сломано, будь оно неладно?

— Не думаю. Только нога. Она не слушается и ужасно болит, если я пытаюсь встать на нее.

Лайл пробормотал что-то по-арабски. Оливия предположила, что крепких английских словечек для выражения собственных чувств ему оказалось недостаточно. Тут его рука обхватила правую ногу Оливии, и она едва не взвилась в воздух. Лайл осматривал ногу, дюйм за дюймом, осторожно поворачивая в разные стороны. Оливия из последних сил сдерживала стон, и у нее не было полной уверенности, вызвано ли это болью или ощущением его руки.

От ступни Лайл быстро, но осторожно перешел к колену.

— Непохоже, что ты что-то сломала.

— Это я и…

Она не договорила, поскольку он посадил ее. И едва Оливия успела перевести дыхание, как Лайл подхватил ее под руки и поставил на ноги. Когда ее правая нога коснулась земли, Оливия поморщилась.

— Не становись на нее, — сказал он. — Тебе придется опираться на меня. К счастью, мы ушли недалеко.

Говоря это, он просунул руку под ее плащ и обнял за спину. Его рука, так уверенно обнимавшая Оливию, была теплой и крепкой. Она чувствовала ее у себя под грудью. Грудь, напрягаясь, тоже реагировала на эту близость, а ощущение жаркой волны, сокрушающей все моральные принципы, каскадом устремилось вниз.