На грани - Настасья Карпинская Страница 31

– Давай, Лавров, начинай…

– Что? – искренне не понимаю, что она имеет в виду.

– Ты же первый начнешь кидать камни. Мол, шл*ха, бл*ть и тому подобное. Давай сейчас, в лицо, это лучше, чем потом за спиной.

– Фролова, ты иногда такой дурой бываешь, – тоже достаю сигарету, и чиркаю зажгалкой. – Вот скажи мне, только честно, как есть на самом деле. У вас с Игорьком, как всё? Серьезно или так, случайный перепих?

– Я люблю его… – говорит тихо, выпуская дым в окно. Выругиваюсь себе под нос. Любит, бл*ть, она. Вот, что эта любовь приносит: разбитую морду и кучу переживаний. А толку? Кто даст гарантию, что у них что-то выйдет путное? Что через пару лет история не повторится? Да никто…

– Надеюсь, это взаимно. Иначе все спустила коту под хвост.

– Нечего было особо спускать… – неужели прозрение наступило? Не поздновато ли…

– Твоя правда… – выбрасываю недокуренную сигарету в окно. Мы снова замолкаем на какое-то время. – Знаешь, когда вы с Димкой начали встречаться, я конкретно не понимал, как вы вообще можете вместе сосуществовать. Вы же разные, бл*ть, как небо и земля. Хотя я до сих пор не понимаю, как вы умудрились столько лет под одной крышей прожить. Да и он после смерти брата, как полоумный, выполнял каждое слово матери. Стоило ей заикнуться, мол, «был бы Ярик жив, он бы закончил архитектурный». И Димка тут же кинулся переводиться с экономического на архитектурный. Стоило Ирине Олеговне снова обмолвиться, «что был бы Ярик жив, он бы окончил институт с красным дипломом». И Дима тут же бросался грызть гранит науки и зарабатывать диплом. Ну и так же по списку с бизнесом, машиной, домом и прочим. Он всю жизнь старался доказать своей матери, что он не хуже своего брата. Что он тоже достоин ее любви.

– Мне всегда казалось, что Ирина Олеговна до фанатизма любит своего сына. И эта ее постоянная гиперопека.

– Любит, но так было не всегда. Любовь ее проснулась только после смерти старшего сына, в котором она души не чаяла. А Димка все детство и юность находился на вторых ролях. А потом кинулся доказывать, что он тоже достоин. Ты была его единственным исключением, единственной частью жизни, которую он оставил лично для себя. Это единственное, в чем он пошел наперекор матери.

– Я не знала про это, – произносит Фролова.

– Да, про это мало кто знает. Единицы, кто очень близко знаком с его семьей. А мне он рассказал по пьяни, еще когда студентами были.

– Ярослав же разбился?

– Да, сел за руль бухой в говно, и ушел в столб на скорости под 180км/час.

– Ты много знаешь о Диминой семье…

– За столько лет пришлось… – с Фроловым мы дружили с первого курса. Часто зависали вместе на местных тусовках и в клубах. Потом стали выручать друг друга по мелочи. Вот и закрутилась наша дружба, правда с переменным успехом…

– Ты меня удивляешь с каждым разом все больше… – что ж я такой удивительный сегодня? Второй раз за день слышу эту фразу.

– Смотри и в меня не влюбись, – бросаю Нике с ухмылкой.

– Вот знаешь, Лавров, хотела про тебя что-то хорошее хоть раз в жизни сказать. Да смотрю, поторопилась, ты все такой же придурок, – и мы оба засмеялись.

– Что есть, то есть. Горбатого могила исправит, – подвожу итог.

– Нет, все же что-то в тебе изменилось… – та-ак, а вот копаться во мне не надо. Еще одна, Вадика сегодня хватило.

– Тебе кажется. А когда, кажется креститься надо, – ответил сдержано, но Ника продолжала меня сверлить пристальным взглядом. – Фролова дырку протрешь, хватит пялиться.

– Люди меняются в двух случаях: когда переживают тяжелые потери и когда влюбляются. Трагедий в жизни у тебя не наблюдается, насколько я знаю. Значит, это любовь. Ты влюбился! Лавров, ты влюбился! – ну, оху*ть, сам еще не разобрался во всем, а она уже все вычислила и выводы сделала.

– Фролова, я хр*новый экземпляр для психоанализа. Не утруждайся, – влюбился… От одного слова внутренности переворачиваются, хотя симптомы совпадают. Да, я понимаю, что с рыжей я влип. Не выходит она у меня из головы, хоть что делай.

– Ты влюбился!

– Ника, сейчас пешком до поселка пойдешь, – угроза прозвучала не очень убедительно, и Фролова засмеялась. Пробубнив себе под нос ругательства, попытался сосредоточиться полностью на дороге.

– Ксюха? – да чтоб тебя…

– Фролова, мать твою!

– Раз так бесишься, значит точно Ксюха, – Шерлок любовный нашелся на мою голову, местный, доморощенный, в лице Фроловой.

– Хоть слово скажешь ей, пожалею, что вытащил тебя из дома и прибью сам.

– Я могила, – проговорила Ника, снова улыбаясь.

– И улыбку эту сотри с лица. У тебя губа разбита, а лыбишься, как на фото в журнале.

Мы уже въезжали в поселок. Представляю реакцию Волкова на происшедшее. Даже становится немного жаль Димку. У Игорька кулаки, как кувалды, тяжелей только у Артема – на своей шкуре испытал. Правда, на тренировке, но и этого хватило. Так что крови думаю, будет много…

– Ты понимаешь, что сейчас начнется? – спрашиваю притихшую Фролову.

– О чем ты?

– О том, что стоит Игорю увидеть твое лицо, и Фролов может себе копать могилку на Троицком.

– Все так плохо? Я зеркало выронила где-то в доме, когда сумка упала. А твое в машине не стала крутить.

– Ну, как тебе сказать… – пытаюсь подобрать цензурные слова, смотря на разбитую губу и припухшие скулы, на которых скоро начнут проступать синяки. Корректные слова в голову не приходят.

– Денис…

– Если бы так выглядела Ксюха, я бы уже стер ублюдка с лица земли, – это чистая правда. Чего уж… Фролова уже все равно выводы свои сделала, смысл юлить о моем отношении к рыжей…

– Значит, плохо.

– Ну, так ху**енько, конечно.