Отпусти кого любишь - Иосиф Гольман Страница 31

Чем больше Седых смотрел на детей, тем больше удивлялся и расстраивался. Лишь малая их часть – подонки. И возраст здесь ни при чем: подонок – он и в десять лет подонок. Есть некоторое количество «отрицалова», которые, попади они в другие условия, тоже стали бы нормальными. И, наконец, значительная часть контингента – просто хорошие ребята.

Когда не в стае.

А когда в стае – все зависит от «коллективного бессознательного». И от вожака. Либо от его настроения в данный момент. А то и убить могут.

Федор диву давался, глядя, как они отмякают, получив крошечную порцию обычного внимания и тепла. Ленка Сиднева привезла в отряд всех своих кукол, и девочки, которые давно умеют профессионально предохраняться от беременности, часами играют с придурошными Барби!

Ленка – добрый человек. Но слишком впечатлительный. Целый день она возится с «контингентом», а ночью выплакивается Федору в жилетку. Эту изнасиловал отчим, а ту – вообще родной отец! В Ленкином нормальном мозгу никак не укладывается, что «родной» или «неродной» – не имеет никакого значения для того, кто каждый день мешает «бормотуху» с политурой. Такой и родную мать изнасилует – не поморщится. Недаром есть точное выражение: мозги пропил. А без мозгов запретов нет. Собак ведь никто подонками не считает, просто паскудное слово «инцест» заменили вполне благопристойным «инбридинг».

Кстати, то, что они с Ленкой не упускают возможности получить удовольствие друг от друга – при этом не строя никаких иллюзий насчет любви и не имея никаких далеко идущих планов, – это скотство или удовлетворение естественных потребностей? Другими словами, это по-человечьи или по-собачьи?

Федор даже лоб наморщил, попытавшись ответить на заданный самому себе вопрос. Ответ не вытанцовывался. С Ленкой легко и приятно, главное, чтоб без последствий, тьфу-тьфу. Но хотелось бы Федору, чтоб его будущая, пока ему неизвестная жена сейчас с каким-нибудь неведомым Петей или Васей вела себя так же? Избави бог!

Кстати, вчера, когда они с Ленкой пошли «погулять» за территорию (объяснив, что направились в сельсовет позвонить, – в лагере телефона не было), у выхода наткнулись на Олю. Она, заметив их двоих, спешащих к калитке, специально сделала крюк и прошла им навстречу. А Федор, словно чего-то устыдившись, вдруг «вспомнил» про неотложные дела в отряде и вернулся.

Оля возвращение Федора отметила, улыбнулась даже. Вторая Оля, не та, которая постоянно хохотала.

Странно, но Федору было приятно.

И вчера, только уже поздно вечером, произошла еще одна история, следы которой разбросаны по всему Федорову телу.

По приезде в лагерь Федор ввел в практику стремительные ночные походы. Мастер по спортивному ориентированию, Федор очень любил лес и никогда его не боялся. Ни темного, ни светлого, дневного. Этому же он хотел научить вверенных ему городских бедолаг.

Плюс еще одна, не лежавшая на поверхности идея: днем дети бегают по хозяйству, их муштруют на строевой, они занимаются в трех кружках. К вечеру они ног не чуют, тем более что спать днем, в «тихий час», считается «западло».

(Насчет «западло» – отдельная тема. Такой причудливой – но жестко исполняемой! – смеси «понятий» и «законов» Федор и у взрослых зэков не видел. А он на многое в этой жизни насмотрелся: отец был заместителем начальника колонии строгого режима. Так, например, дети не ели красных фруктов. За «козла» дрались не на жизнь, а на смерть. За базар, даже случайный, держали ответ по всей строгости. Но это – мелочи. Беда в том, что таких «законов» были сотни и нарушивших, даже по незнанию, ожидали большие неприятности, а то и несчастья.)

Так вот, уже уставших детей Федор вечером вел в лес. Встречать рассвет, печь картошку, петь песни под гитару. Ребятам нравилось все: и рассветы, и песни, и картошка. Хотя Федор отдавал себе отчет в том, что больше всего им нравится внимание к собственным персонам, которого они поголовно недополучили (а некоторые и вовсе не представляли, что это такое, когда ты кого-то интересуешь! Не как свидетель или участник происшествия, не как объект сексуальных домогательств, вообще не как деятель, а просто как одушевленное существо).

Ребята в таких походах словно оттаивали и расслаблялись душой. А Федор убивал еще одного зайца: умученный днем и окончательно ухайдаканный ночью, «контингент» уже в принципе не был в состоянии отмочить что-то необычайное.

Толмачев такую практику в высшей степени одобрил, даже разрешил Федору днем отсыпаться в закрывающейся на ключ бытовке.

Вчера основная группа ребят, включая Ангела и Хоря, подалась вперед, к костровой поляне. Федор же с Королевой, еще двумя девочками и Васькой подзадержались: они пошли к поварихе за большой сковородой, решив сварганить на костре картошку с грибами.

Когда вышли за территорию, идущих впереди ребят было не только не видно, но и не слышно. Они шли впятером по широкой лесной тропе. Мягкая земля скрадывала шум шагов.

Федор покосился на идущую рядом Олю. Обычные джинсы, обычная кофточка. Обычная девчонка. А поди ж ты! Что-то в ней есть такое, королевское! Была бы она постарше. Да без прошлого!

Седых вздохнул. Он все чаще думал об Ольге. И это влечение лишь усиливалось от невозможности его удовлетворить. Вот и сейчас, вместо того чтобы вести воспитательные беседы с Васькой, сильно привязавшимся к вожатому, он молча бросает быстрые взгляды на легко ступающую рядом девочку.

«Нет! Надо завязывать! Она – обычная малолетняя проститутка. И не надо ничего себе надумывать», – приказал Федор Седых Федору Седых.

Приняв решение, он успокоился. Посмотрел вокруг. Глубоко, всей грудью вдохнул сладкий, переполненный грибным духом воздух.