Севильский любовник - Ева Адлер Страница 31

— Кстати, раз уж ты у нас теперь принцесса, как обстоят дела с принцем? — подмигнула Анечка, отбирая у подруги рамку. — Почему молчишь и ничего не говоришь о своем маленьком приключении? Тут Стефочка всем уши прожужжала, что ты у нее увела винодела. И это ведь он тебя спас? Мама твоя рассказывала, что спас. Как это было? Почему ты молчишь и совершенно ничего не рассказываешь о своем мачо?

— Мачо — это оскорбление, — холодновато ответила Марианна, но увидев обиженный взгляд подруги, смягчилась: — Я молчу, потому что не о чем рассказывать да и… неприятно мне, понимаешь?

— Стокгольмский синдром? — протянула Анечка.

Марианна лишь головой покачала — какой еще синдром! Они ведь с Энрике до похищения познакомились, да и не так уж и долго был он ее охранником. Воспоминания о том времени в Ронде и Севилье ранили, заставляли сердце болезненно сжиматься, появлялась странная боль в подреберье, словно ее кто ножом туда пырнул. Вот бы забыть все! Но нет — слышится сквозь время и расстояние стон гитары, плеск речной волны, шелест листьев, летящих по набережным, низкий голос Энрике, шепчущий о любви и страсти… видятся его черные глаза, его узкое смуглое лицо с четкими линиями бровей, его острые скулы… его волосы, небрежено собранные в хвост на затылке — он редко носил такую прическу, но Марианне нравилось, так Альмавива еще больше походил на Антонио Бандераса, которого девушка с детства обожала.

Как забыть, если любишь? Как простить, если к этому чувству примешиваются еще и обида со злостью?

— Мне кажется, ты очень сильно изменилась, — сказала Анечка, ничуть не обидевшись на молчаливость и холодность подруги. — Но я не сержусь, что ты такая… ты всегда была странной, я привыкла к тебе. А сейчас… сейчас я понимаю, что ты просто сходишь с ума от своей любви и себя же проклинаешь, что прогнала этого испанца. Ведь так? Признай это, и станет легче.

Марианна заметила, что на них посматривают — в офисе все уже знали о ее приключениях, правда, она так и не поняла, откуда распространились слухи. И сейчас коллегам было весьма любопытно узнать все из первых рук, но они явно не решались посреди рабочего дня окружать Марианну, приставая с расспросами. Анечка же сейчас крутилась рядом, пока она собирала вещи, на правах лучшей подруги.

— Если я это признаю, то мне придется что-то с этим делать, — пробормотала Воронцова, перебирая ящики стола, чтобы освободить их для своей преемницы — кандидатуру нового переводчика уже нашли и одобрили, он скоро должен будет занять это стол, и почему-то Марианне было грустно. Она любила свою работу. Но сейчас они с матерью поедут в Испанию — нужно вступать в права наследования и с помощью поверенных деда пытаться сообразить, что делать с внезапно свалившимся на них состоянием. Воронцова надеялась лишь на то, что рядом не окажется мошенников или тех, кто желал бы поживиться за чужой счет, как ее кузина.

Как ни прискорбно было это признавать, но опыт Альмавивы и его умение вести бизнес в Испании сейчас бы очень пригодились.

Но может ли она доверять ему? Сердце твердило — да, может! А вот разум скептически спрашивал — давно ли Энрике пытался охмурить по очереди всех наследниц?

— А ты боишься, — прошипела Анечка. Но беззлобно, скорее лишь для того, чтобы их не услышали. — Боишься, что если попробуешь что-то сделать, то окажется, что зря сбежала! Вот и все! Вот и все!

— Да что ты заладила! — рассердилась Марианна, резко повернувшись к подруге. — Ты хоть понимаешь, как страшно было находиться на этом чердаке в доме бандитки? Ты хоть понимаешь, что я почувствовала, когда узнала, что любимый человек предал меня? Что он начал со мной общаться лишь из-за этого проклятого наследства, о котором я ни сном, ни духом!

— Но ведь оказалось, что не такие уж у него большие проблемы с деньгами, — пожала плечами Анечка. — Ты сама говорила, что каким-то чудом он справился со многими своими проблемами, и экспорт вин как раз и помог ему… То есть отчасти и ты помогла со своим контрактом. И теперь уже не столько он нуждается в тебе, сколько ты в нем, ну признай же, что ты ни в зуб ногой, что делать с такими деньжищами. И представь, сколько подобных этой стерве Эстерсите кузин может оказаться с тобою рядом… а твои адвокаты и поверенные могут запросто тебя облапошить.

— Ты права, — грустно усмехнулась Марианна. — Но я не могу его простить. Не могу, и все тут!

— Но хочешь ведь, чтобы он снова попытался завоевать тебя? — хитро прищурилась Анечка, будто что-то задумала.

— Не знаю, — призналась Марианна устало. — Я уже ничего не знаю. Я скучаю по нему, я все еще люблю его… но я злюсь. Если бы ты знала, какая ярость во мне вскипает, стоит о нем подумать, что сразу же хочется надавать ему пощечин!..

— Кажется, у тебя сейчас будет такая возможность, — протянула подруга, кивая в сторону двери.

Марианна резко обернулась да так и застыла с канцелярскими ножницами в одной руке и подставкой для ручек в другой. И все женщины их офиса, кажется, тоже замерли соляными статуями при виде вошедшего мужчины. Импозантный, в темно-синем костюме, белоснежной рубашке и очень дорогих туфлях, с огромной корзиной алых роз, в которой их было, кажется, не меньше сотни, к столу Марианны шел Альмавива. Взгляд его был скрыт черными очками, губы плотно сжаты, он был напряжен и казался зверем, вышедшим на охоту, настолько пружинящей походкой приближался к ней.

Нет, не зверем, поняла вдруг Марианна, он был сейчас вовсе не зверем. Он был тореро, идущим со своей мулетой на быка, идущим без страха, без нервозности, без сомнений.

И он был уверен, что победит.

Он даже мысли не допускал, что останется лежать на арене, пропоротый рогами взбесившегося животного.

Марианна вдруг поняла, как нелепо выглядит с этими ножницами, словно и правда озверела при виде Альмавивы. Растеряно посмотрела на подругу, увидев в ее глазах смешинки, и поняла — Анечка явно приложила руку к этому появлению Энрике в их офисе.

— Не благодари, — улыбнулась Анечка. — И не забудь пригласить на свадьбу.

Энрике снял очки и под возрастающий гул голосов — все вокруг тут же принялись обсуждать происходящее — поставил корзину перед Марианной, а сам опустился на одно колено, как в мыльных операх, столь любимых когда-то ее матерью. Молча достал из кармана бархатную коробочку, открыл ее и протянул девушке. Блеснуло золотое кольцо, зеленый гранат, окруженный желтоватыми камнями поменьше — кажется, это были топазы.

Марианна смотрела на него, опустив свои ножницы, и тяжело дышала, не зная, что сказать. Она совершенно запуталась в своих чувствах. А еще — сгорала от стыда от направленных на нее взглядов.

— Я тебя ненавижу, — наконец, сказал она гневно. — Слышишь, ненавижу! Ненавижу за то, что жить без тебя не могу! Ненавижу за то, что ты мне так нужен! Ненавижу за то, что не могу простить и в то же время не могу забыть! И да, я выйду за тебя, Энрике, но только для того, чтобы испортить тебе жизнь!..

Выронила ножницы и подставку и опустилась рядом с Альмавивой на пол, спрятавшись на его груди от всех взглядов и перешептываний.