Резус-фактор - Надежда Волгина Страница 31

– Не знаю.

Она кивнула и снова замолчала. Я ждала, когда она продолжит, не желая делать этого первая. Да и у меня не было к ней вопросов. Никаких. Раньше их было много, но ни на один она не отвечала. А постепенно мне расхотелось их задавать. И эта встреча меня тяготила. Особенно то ощущение пустоты, которое все усугублялось, чем дольше я смотрела на эту женщину. Пугала собственная холодность, ведь пусть и только генетически, но она была моей матерью.

– Ты родилась восьмимесячная и весила два четыреста пятьдесят, – тихо заговорила мама. – У тебя началась асфиксия, и два дня тебя держали в кислородной капсуле, под искусственным дыханием, пока легкие не заработали самостоятельно. Потом мне врачи объяснили, что это из-за несовместимости крови – твоей и моей…

Я сидела с каменным лицом, как полагала, но не пропускала ни единого слова. Ведь никогда раньше я не слышала историю своего появления на свет. Помнится, папа говорил, что я родилась очень худенькой, кожа да кости. А оказывается, это произошло от недоношенности.

– Потом у тебя началась послеродовая желтушка, и мне снова не разрешили кормить тебя. В роддоме ты привыкла к бутылке с соской, и грудь уже потом не брала…

Она снова замолчала, я же, глядя на нее, представляла себе красивую молодую женщину, которая ждет, когда ей принесут на кормление ребенка, а этого не происходит.

– Я не хотела тебя! – вскинула мать голову и посмотрела мне в глаза. – Вова настоял, когда узнал, что я беременна. Не разрешил сделать аборт, пригрозил разводом. И тогда мне пришлось бросить консерваторию и распрощаться с мечтами о большой сцене, – усмехнулась она.

– Ты училась в консерватории? – удивилась я.

Об этом я тоже не знала. И сейчас поняла, что не знала о матери ничего, кроме того, что она рано осиротела.

– Училась и подавала надежды.

– Почему же не продолжила учебу?

– Почему? – снова взглянула она на меня, но на этот раз мыслями она находилась где-то далеко – об этом говорил ее затуманенный взгляд. – Потому что заболела ларингитом и сорвала голос, – буднично отозвалась мама. – С мечтами о карьере певицы можно было распрощаться. А больше ни о чем я и не мечтала. В том, что у тебя нет слуха и голоса, убедилась быстро. Сначала думала, что может хоть ты пойдешь по моим стопам… Не вышло.

Ни слуха, ни голоса, ни актерского мастерства… Я вообще долго считала, что никаким особыми талантами судьба меня не наградила. Пока мне не раскрыли глаза на правду и не объяснили, что коммерческая жилка – это тоже талант, который, к тому же, не многим дается. Вот с тех пор я и стала считать себя тоже одаренной. А мать, оказывается, чего-то другого ждала от меня.

– Можно воды? – попросила мать, и я заметила, что ей тяжело дышать.

Налила из графина в бокал воды и подала ей.

– Что у тебя? – спросила.

– Рак щитовидки, – усмехнулась она, правильно поняв меня. – Хорошо хоть не печени. Говорят, от него хуже всего умирать.

В ее словах сквозила неприкрытая ирония. Злая и очень правдивая. И сейчас эта ирония была направлена против нее же. А раньше она щедро использовала ее против меня и моего отца.

– Спасибо! – вернула она мне пустой бокал. – Я не заслужила, чтобы ты мне, умирающей, подавала воду. Но так уж получилось, – усмехнулась. – Самая главная злодейка – судьба.

Собственное состояние никак не получалось охарактеризовать. Я была в растерянности и не знала, что испытывала в настоящий момент. Боль – оттого, что и сейчас эта женщина меня не любила. Непонимание – зачем вообще она захотела со мной увидеться? И интерес – она никогда еще не разговаривала со мной так долго и, главное, правдиво.

– Знаешь, в моей жизни была одна любовь и одна страсть, – произнесла мать, рассматривая узор на стенах. – Я пылала страстью к большой сцене, пока эта страсть не затухла. И я любила твоего отца, пока…

Пока он не умер? Или пока первый раз не поднял на нее руку? На этот вопрос она ответ не дала. А спросила я совсем другое.

– Ты его любила?

Поверить не могла! Мне казалось, что мать не способна любить вообще никого. Она и себя-то не любила, так жила.

– Больше всего в мире. И с первого взгляда, – посмотрела она на меня. – А он любил тебя, – жестко закончила.

Так вот в чем дело? Я-то думала, что она не любила меня, потому что не хотела, потому что помешала ее жизненным планам. А она ревновала. Ревновала по-черному. И эта ревность не дала даже проклюнуться любви или хотя бы теплоте.

– Я не прощения пришла простить у тебя, не думай. Есть вещи, которые настолько ужасны, что им нет прощения. Такие, как родить нежеланного ребенка и всю жизнь ненавидеть его, – теперь она говорила грубо и не глядя на меня. Лицо ее стало злым – таким, каким я его помнила из детства. Она часто смотрела на меня с такой вот злобой. – Я пришла вернуть тебе прошлое, чтобы ты могла спокойно жить дальше. Ведь это я отняла у тебя его. И я не желаю тебе зла, Настя, как и твоему будущему ребенку, – встала она. – Пойду я. Прощай.

Она никогда не называла меня дочерью. Не назвала и сейчас.

– Где ты живешь? – спросила я.

От знакомых я слышала, что пару лет назад мать продала квартиру. Потом вроде как бомжевала.

– О! Я доживаю свой век в санатории, – обернулась она ко мне с улыбкой. – В самом лучшем хосписе. За городом, на берегу реки. Но встреч тебе со мной искать не нужно. Я не хочу этого. Позвони, пожалуйста, своей подруге. Она обещала отвезти меня обратно.

И она ушла. А я набрала номер Инги.

Даниил

– В чем дело? Что с твоим лицом?! – вилка со звоном ударилась о тарелку, но Даниил этого даже не заметил.

Весь обед его раздражала Олеся. Сидела за столом с идеально прямой спиной, но с таким кислым выражением на лице, что хотелось прополоскать рот чем-нибудь приторно-сладким. Он старался не смотреть на нее и не мог. Видел, что ведет она себя так нарочито – что-то пытаясь ему сказать. Но ее язык жестов его все время раздражал, а сегодня особенно.

– А что с моим лицом? – перевела она взгляд на него.

– Да ты в тарелку смотришь так, словно там гора жареных тараканов, а не сочный стейк! – зло проговорил Даниил.

– Фу! – брезгливо отодвинула она от себя тарелку.

– Своим видом ты портишь мне аппетит. Если не хочешь есть, то дай хотя бы мне пообедать спокойно.

– Обедай, кто тебе мешает, – передернула она плечами.

– Олеся, ты же не дура! Может, хватит уже таковой прикидываться?! – не выдержал и прикрикнул он на нее. – Чего ты от меня хочешь?

А в том, что все ее демонстративное поведение было направлено на него, Даниил не сомневался.

– Верности, дорогой, и больше ничего, – посмотрела она на него большими влажными глазами.

Так как Олеся, никто не мог взывать к слезам. Те всегда у нее были на подходе, и пользовалась она этим отлично, зная, что Даниил терпеть не может женских слез.