Москва навсегда. О нелюбви и не только - Сергей Жарков Страница 30

«Это Фролин про меня пишет, да» – подумал Крайнов. «Но в реанимации, под капельницами, не просто неудобно, но и запрещено что-либо писать…» «Пять дней забастовки, постоянные бессонные ночи, десятки выкуренных сигарет, идиотские письма чинуш из руководства… Удар в меня пришелся днем, когда мне стало нечем дышать, я подскочил к жене с вопросом, есть что-нибудь от сердца. Нет, откуда?! Она вызвала „скорую“… Сын, испугался сын. Они напугали моего сына, я его напугал… „Скорая“ приехала быстро… и вот я здесь…»

Все было не в пользу редакции. Фотоснимок, где полуголый Фролин лежал в реанимации под многочисленными проводами и датчиками, в плане пиара был особо хорош, в натуре показывал акулью сущность редакции РВПС.РУ, сожравшей бывшего омоновца, ездившего в командировку в Чечню и оставшегося живым, а здесь, на мирных московских просторах, под хищным наскоком руководства РВПС в лице Литвинова и Крайнова отдающего свою геройскую жизнь во благо всех обиженных журналистов России. «Похоже, мы проиграли…», – подумал Крайнов.

И только собрался звонить Литвинову, как тот опередил Андрея. В трубке раздался дребезжащий голос Литвинова:

– Ну что Андрей, есть какие-то мысли? Что будем делать? Положение не в нашу пользу.

«Конечно не в нашу, – подумал Крайнов. – Надо было всем им давать оклады и договариваться с ними, что же ты заартачился. Дал бы оклад и этой эмигрантской дуре, Лизе, и все было бы хорошо, да». И вслух сказал:

– Ну что делать. Похоже, надо идти на примирение и соглашаться на их условия.

– Вы понимаете, к чему это ведет?

– Понимаю, регкорры захотят этих же условий. А агентство нерентабельно.

– Совершенно верно, РВПС кормится за счет того, что зарабатывает маркетинг, а держать 40 региональных журналистов на окладе я не смогу, мне придется закрывать РВПС, чего я делать не хочу.

– Давайте я пойду к Фролину, встречусь с ним. Хотя он меня и поливает грязью, но ничего, о чем-нибудь с ним договорюсь.

– Вот это уже лучше мысль. Прикиньте, о чем будете с ним говорить. Обсудим вечером.

Крайнов приехал на метро к приемным часам 41-й городской больницы. Он долго искал кардиологическое отделение, блуждая по запутанным коридорам и этажам, наконец, выбрался к нужным палатам. Лёня Фролин сидел в больничной пижаме за обеденным столиком и резал перочинным ножиком копченую колбасу. Они посмотрели друг на друга оценивающе, Крайнов первым двинулся в сторону Фролина, протянул руку, тот привстал, пожал руку.

– Это тебе, – передал Крайнов фрукты Фролину.

– Спасибо.

Кроме них в палате лежали еще трое больных, на вид за 50. «Но это сердечники, – подумал Крайнов, – они все так старо выглядят». Фролин выглядел похудевшим. Он накинул на себя летнюю олимпийку:

– Пойдем на улицу, подышим воздухом.

Они вышли к лифту, спустились вниз, нашли свободную скамеечку.

Они были знакомы с тех пор, как Крайнов пришел в агентство, хорошо общались. Фролин производил впечатление рубахи-парня, своего в доску журналиста, побывавшего в Чечне, что у Крайнова всегда вызывало симпатию. Они помолчали. Первым заговорил Фролин.

– Ну вот, Андрей. Что там у вас, до чего-то договорились? Или еще нет?

– Лёня, условия те же, что мы предлагали вам. Мы подписываем с каждым из бастующих отдельный договор. Этот договор предполагает лучшие финансовые условия для двоих из вас. Для Лизы, так как она де факто работает не в Москве, условия другие.

– Ну, то есть хуже?

– Можно сказать, что и так. Но ты пойми, она уже не в Москве!

– У нее отличные связи! Она по телефону готовит такие новости, что ни на какой прессухе не сделаешь. Понимаешь?!

– Понимаю. Но ты и нас пойми. Она не в Москве. И по факту она сейчас в эмиграции, да. Условия другие. Не такие, как у вас, Лёня. Но давай о другом. Ты как себя чувствуешь-то? Ты пойми, мы реально за тебя беспокоимся.

– Да как, видишь, попал в реанимацию, день продержали, но потом перевели в больничное отделение. Хотят какие-то опыты поставить на мне для исследований сердца. Потому что молодой. Но там бумагу надо подписать. Что меня и напрягает. Наверное, не буду. Вообще, головокружение сильное. Говорить трудно. Как постарел на 15 лет.

– Ну, я и вижу, да – ответил Крайнов.

Они еще поговорили с полчаса, посидели, помолчали. У Крайнова было чувство, что он сдвинул Фролина с места и тот, будучи идеологом и зачинателем забастовки, пойдет навстречу редакции.

– Лёня, мы подумаем. Может быть, что-то придумаем, чтобы тебе здоровье как-то восстановить куда-нибудь съездить отдохнуть.

– Да, здоровье ни к черту, видишь, еле хожу, мутит, – понизил голос до полушепота Фролин. – И да, Андрюха, не обижайте моих девочек из «Комитета», решите их вопросы, может быть, я окочурюсь здесь, – он осуждающе посмотрел на свой живот, видно было, что Фролину самому себя жалко, но его героическая сущность призывает его не оставлять борьбы за права.

– Конечно, Лёня. Не обидим. Условия мы предложили.

Через день один из редакторов скинул Крайнову ссылку на публикацию в сибирском региональном электронном СМИ, которому Фролин давал интервью и рассказывал о том, что РВПС.РУ благодаря новым людям в окружении директора превратилось в несвободное СМИ. А он, Леонид Фролин, лежит неделю в инфарктно-кардиологическом отделении под приборами и теперь всегда будет вынужден носить с собой две медицинские бумаги. А также бутылку воды на случай, если будет терять сознание. И так до конца жизни!

«Похоже, все мои походы к Фролину прошли даром, эти люди пошли до конца», – подумал Крайнов.

Ситуация с московскими журналистами еще неделю оставалась тупиковой, пока неожиданно в адрес редакции не пришла официальная претензия со стороны адвоката бастующих журналистов. Крайнов написал каждому из забастовщиков мейл с предложением объясниться, но каждый из них, включая Фролина, отказался, на этот раз окончательно, общаться с редакцией, передоверив это право своему адвокату. Хедхантер агентства Ира стала искать новых московских журналистов.

Андрей не рассказывал Багровской о том, что происходит на работе, да и ей было не до него. Однажды вечером, как раз в тот день, когда стало известно, что журналисты подают в суд на редакцию, Юля заговорила с мужем:

– Андрей, у меня какие-то сильные кровотечения, не знаю почему. Завтра иду на прием к гинекологу. Ты отвезешь меня?

– Да, конечно, а что такое?

– Завтра узнаю.

Багровской сделали УЗИ и определили двухнедельную задержку беременности. Ее наблюдали в течение трех дней. На третий ее гинеколог сообщила:

– Милочка! Ваш плод перестал развиваться. Вас нужно чистить. Будем чистить прямо сейчас. Плод не прижился.

Багровская тут же позвонила мужу.

Он только зашел в офис на Большом Каретном, когда зазвонил телефон.