Третий ключ - Татьяна Корсакова Страница 30

Сказать по правде, особой разницы в терминах Петр не видел, считал, что суть у вышеозначенных профессий одна – ковыряться в человеческих душах, искать червоточинки и неполадки, чинить то, что хоть как-то можно починить. И невозможно остаться отстраненным наблюдателем, когда пропускаешь через себя мутный поток чужих проблем и страстей. Наверное, поэтому Свирид научился закрываться, экранироваться и от внешней и от внутренней агрессии. Но то ж с чужаками, психами там разными, а с ним-то чего? Они ж знакомы не первый год, можно сказать, пуд соли вместе съели. И пускай сначала не все гладко у них складывалось, но то ж по молодости, когда мозгов и жизненного опыта кот наплакал. А сейчас-то чего? Отчего у Свирида взгляд такой, что аж мурашки по коже? Эх, надо бы к нему присмотреться повнимательнее, а то мало ли что, может, сдвинулся там со своими психами...

Скрипнула калитка, на улицу вышла Глашка.

– Вот, – она протянула Петру снимок, – все, что нашла.

– Отличненько, – он сунул снимок в папку.

– А второй? – вдруг спросил Свирид.

– Какой второй? – уточнил Петр и внимательно посмотрел на Глашу. – У тебя еще одна фотография есть?

– Была. – Она дернула загорелым плечом, и вытатуированная на нем кошка нервно изогнула спину. Ишь, срамота какая – наколки, как у зэчки. Хотя, если честно, то не как у зэчки, а очень даже красиво. На Маринкиной белой коже такая вот кошечка, наверное, здорово бы смотрелась, да только Маринка ни за что не согласится на этакое непотребство, потому что Маринка его – женщина строгая, интеллигентная, до декретного в школе преподававшая. Куда ж ей такие татуировки?! Вот если бы в каком незаметном месте, чтобы только для него одного...

– И что с ней стало? – Петр, замечтавшись о несбыточном, едва не уступил инициативу Свириду. В конце концов, кто из них представитель власти?!

– Да, расскажи-ка поподробнее, что на фотокарточке, где фотокарточка. – Он приосанился, посмотрел с особенным своим прищуром, от которого все барышни млели, а мужики враз становились покладистыми. По правде говоря, прищур этот особенный он когда-то давно позаимствовал у Свирида, да не о том сейчас речь.

На Глашку безотказная эта уловка не подействовала, она даже не глянула в его, Петра, сторону, уставилась своими черными глазюками на Свирида, сказала, только к нему одному обращаясь:

– Я ее выбросила.

– Давно? – Петр снова попытался перехватить инициативу.

– Давно, пятнадцать лет назад.

Ага, значит, пятнадцать лет назад! Очень даже интересно! Жаль только, что карточки больше нет, любопытно было бы глянуть, что там такое изображено. Может, Свирид знает, если спрашивает?

– Мишка, так что там было-то на фотографии? – хотел спросить строго, а получилось чуть ли не заискивающе.

– Ничего особенного. – Свирид улыбнулся, но улыбка у него вышла какая-то неискренняя, натянутая. Тут уж и книжки по психологии читать не нужно, чтобы понять, что врет господин Свириденко. – Помнишь, ты нас с Аглаей как-то сфотографировал на фоне статуи?

Петр не помнил, в тот год он фотографировал все и вся. Где ж упомнить подробности! Но если снимок сделан на фоне Дамы, то очень жаль, что он не сохранился.

– Плохо, – сказал Петр мрачно. – Что за мода такая – вещественные доказательства уничтожать?!

– Какие доказательства? – усмехнулась Глашка.

– Вещественные! Тут каждая зацепка на счету, а ты выбрасываешь!

– Не кипятись, начальник. – Свирид положил ладонь ему на плечо, и Петр отчетливо почувствовал ее тяжесть, точно Мишка – медведь, а не человек. И раньше-то был немаленький, а теперь и вовсе стал здоровенный. Такому девчонку беспомощную придушить – раз плюнуть... – Там и в самом деле не было ничего существенного.

– А ты откуда знаешь?

– Я помню. У меня снимок до сих пор хранится, – Свирид говорил, но смотрел при этом не на Петра, а на Глашку, да как смотрел! Может, и не зря Люська с ним развелась? Хрен поймешь, что у него на уме, если он на едва знакомых девиц вот такими глазами смотрит. А с другой стороны, не такая уж она и незнакомая, у них же со Свиридом, кажись, что-то было. И опять же это она для антоновских по старой привычке Глашка, а для всей России – Аглая Ветрова, журналистка, редактор какого-то там супер-пупер модного журнала, светская львица. Чего ж Мишке не повестись на такую-то фрю! Хотя если уж на чистоту, то вестись там совершенно не на что.

– Здесь? – уточнил Петр, хотя понимал, что не станет Свирид таскать с собой какие-то древние фотки.

– Нет, дома в Москве. Но мне кажется, и тех фотографий, что у нас уже имеются, вполне достаточно для анализа.

– Какого анализа? – тут же заинтересовалась Глашка.

– Да так. – Петр неопределенно пожал плечами. Еще не хватало посторонних в это дело втягивать.

– Нет уж! – Глашка поймала его за рукав форменной рубашки. – Сказал «а», говори и «б»! Зачем вам понадобились эти фотографии?

– Не могу, – он еще пытался отвертеться, – тайна следствия.

– Тайна следствия? А он, – Глашка бросила быстрый взгляд на Свирида, – с каких пор является сотрудником правоохранительных органов?

Вот и подловила, бестия столичная! Сейчас небось грозиться начнет.

– Петя, я тебя пока по-хорошему прошу. – Черные глаза недобро сощурились.

– А если по-хорошему не получится, то что? – вскинулся он.

– Будет по-плохому.

– Угрожаешь представителю власти?

– Нет, просто предупреждаю.

– Петя, – Свирид решил выступить в роли третейского судьи, – мне кажется, Аглаю это дело тоже касается.

– Касается! – Петр зло сплюнул себе под ноги. – Как я погляжу, тут пол-Антоновки заинтересованных лиц. – Ладно, поехали, раз касается!

Он развернулся на каблуках и, не оборачиваясь, пошагал к припаркованной на обочине Свиридовой машине. Глашку звать дважды не пришлось, уже через пару секунд она сидела на заднем сиденье и нервно барабанила ногтями по обшивке двери.

Дневник графа Полонского

15 ноября 1914 года

Сегодня ночью я стал отцом!

Сыночек наш поспешил родиться на свет, не стал дожидаться зимы. Но Илья Егорович говорит, что с мальчиком все будет хорошо, что крепенький он и здоровый, и уже сейчас на меня похожий. Не знаю, мне неважно, на кого будет похож наш сынок, об одном Бога молю, чтоб рождение его положило конец страшной Оленькиной болезни.

* * *

Люся нервничала, разъяренной тигрицей металась по комнате отдыха. Василий Степанович пристроился в кресле, старался не попадаться на глаза начальнице, знал по личному опыту, что ураган проще переждать, чем переть на него буром. А вот Сандро, наверное, по молодости лет и неопытности, простой житейской мудрости не понимал и пытался разбушевавшуюся Люсю усмирить: предлагал то водички, то кофейку, то прогуляться по парку. Василий Степанович Сандро не мешал, потому что считал, что каждый в этом мире имеет право на ошибки и на собственные шишки. Вот сейчас Люся набьет Сандро шишек, и все сразу станет на свои места.