Премудрая Элоиза - Жанна Бурен Страница 30

— Все будет так, как ты желаешь, Пьер, — сказала я, встав на колени у твоего изголовья.

Ты слабо улыбнулся и положил руку мне на голову властным и одновременно благословляющим жестом.

Боже! Как я хотела в тот миг умереть на месте рядом с тобой, которого должна была, согласно твоей воле, покинуть навсегда! Если бы ты сам того не потребовал, я никогда не подумала бы разлучаться с тобой, что бы с тобой ни случилось. Разве я не любила тебя одинаково в невзгодах и в радости? Чего стоило в конце концов утраченное наслаждение чувств? Не удовольствия я любила в тебе, а тебя, твое существо обожала я в наших удовольствиях. Ты был жив. Ты оставался моим. Еще была возможна долгая жизнь, исполненная нежности. Мы бы состарились рядом, не переставая лелеять друг друга.

Господи! Это было возможно, а я уходила в монастырь!

В том, что когда-то, желая тебе понравиться, я обрекла себя на погибель, моей заслуги не было, ибо тогда наши желания совпадали. Зато мое пострижение будет стоить куда большего! Это уже не любовь, а безумие. В самом избытке моего поклонения я безвозвратно отказывалась от тебя, единственного предмета моего обожания. Так, в порыве страсти я решила посвятить себя монашеству: ведь то было теперь единственное средство окончательно отдаться тебе.

— Остается попросить тебя еще об одной жертве, — заговорил ты дальше, пока я стояла на коленях, погрузившись в горькие размышления. — Последний жест самоотречения, Элоиза.

— Слушаю тебя.

— Я хочу, чтобы ты ушла в монастырь сейчас же, прежде меня. Мне придется провести в постели еще долгие дни, я не в состоянии стать монахом немедленно. Мне будет сладостно знать, что ты уже вступила на наш общий путь.

Я не думала, что мне может стать еще больнее. Я ошибалась. Запасы моих страданий бесконечны. Моя скорбь окрасилась разочарованием с привкусом горечи. Так ты сомневался во мне! Недоверие, признаюсь, пронзило меня горем и стыдом.

Ты сомневался во мне, а я только что решилась принести монашеские обеты, не имея к тому призвания, лишь потому, что этого желал ты! В чем же ты подозревал меня, Боже мой? Разве ты не знал, что никакой другой мужчина не существовал и никогда не будет существовать для меня?

Обессиленная, я поднялась.

— Я уйду в монастырь прежде тебя, — сказала я покорно. — Сегодня же поговорю с матерью аббатисой.

На этот раз ты улыбнулся смелее и сжал ненадолго мои руки в своих. Я наклонилась, поцеловала тебя в лоб и вышла. Врачу пора было заняться твоим лечением.

Уж не знаю, как добралась я до Аржантея. Пережитый удар лишил меня способности мыслить. Серый туман простирался между мной и окружающим миром. Будто жизнь уходила из меня. Казалось, я плыву в какой-то гибельной тьме.

Сразу по приезде я поговорила с аббатисой и просила принять меня в ее стадо. Она меня не отвергла. На следующий день я надела полотняную повязку и черное покрывало послушницы с вышитым белым крестом. Знак Божий навсегда отметил мой лоб!

Господи, Господи, вот самый страшный для меня миг! Ведь не ради Тебя я стала монахиней, а ради Пьера. Простишь ли Ты мне это? Я отказалась от мира не ради Тебя, не во искупление совершенных против Тебя грехов, но ради своего супруга, чтобы разделить его боль, чтобы предложить себя искупительной жертвой за поруганную славу гения, причиной падения которого я стала!

Мне не надлежит ждать от Тебя награды, Господи, ибо я ничего не сделала для Тебя. Мне хотелось нравиться Пьеру, а не Тебе.

Будь милосерден, Господи! Ты знаешь, что у меня не было призвания. Я была создана, чтобы быть супругой Абеляра, а не одной из Твоих служительниц. Я была его женой перед Тобой и перед людьми, Ты позволил это, и у нас был сын, и я чувствовала себя на месте лишь рядом с ним… Мне понадобилось более сорока лет монашеской жизни, чтобы перестать быть существом, кого обрекли служить Тебе против собственной воли, о Господи! До самой своей смерти я так и не смогла полюбить Тебя больше Пьера, полюбить превыше всего, как должно. Твой призыв оставался неуслышанным. Очень быстро я поняла, что не Ты требовал от меня такого дара: его ждал другой! В том и состояла моя голгофа, чтобы в своей земной любви черпать мужество для исполненной самоотречения жизни, смысл которой возможен лишь в свете любви к Тебе!

Господи, я не отрекалась от Тебя на протяжении всех этих лет, посвященных служению Тебе. Ты это знаешь. Ты сам от меня отвернулся. Ни умерщвление плоти, ни покаяние, ни лишения не могли вырвать из меня память о прошлом. Мне нужна была Твоя помощь. Ты мне ее не давал. Чувствуя себя тонущей, я отчаянно цеплялась за единственное поклонение, которое для меня было возможным. Я не только ничего не делала ради Тебя, но и чувствовала себя неспособной даже искупить свой грех. Я двигалась через пустыню. Я твердила себе, что лишь намерение важно. Но я ни от чего не отреклась ради Тебя — только ради Пьера. Я сознавала, что обрекаю себя на проклятие.

И вот меня обуревает лихорадка тревоги.

В глубине души, Ты знаешь это, Господи, я сокрушалась, что, вынося скорби ради своего супруга, я не скорбела ради Тебя! Как примирить любовь к Тебе с моей любовью к нему? Всю жизнь передо мной вставал этот вопрос.

Он рождался во мне и в тот миг, когда я принимала постриг.

Было начало сентября. Годом раньше мы с Пьером уезжали в Бретань. Я ждала нашего ребенка. Жизнь расстилалась передо мной как роскошный стол перед алчущим. Я не сомневалась в нашем будущем. Но внезапно все погибло.

Помню, моросил дождь, и от намокших гвоздик, поставленных в вазах по бокам алтаря, исходил сильный запах.

Несколько родных и друзей, пришедших на церемонию, пытались отговорить меня от суровой жизни, к которой, они знали, моя природа была совсем не склонна. Я их не слушала. О моей судьбе сожалели, я оставалась непреклонной. Но слез сдержать все же не могла. Несмотря на свою твердость, которую все сочли героической, несмотря на напряженную, как тетива, волю, на мужество, которое я выказываю и по сей день, меня душили рыдания. Когда настала минута принесения обетов, мне удалось сдержать слезы и твердым шагом приблизиться к алтарю. В уме у меня вертелся отрывок из Лукиана — жалобы Корнелии. Произнося их про себя, я двигалась вперед.

«О благородный мой супруг, ничем не заслуживший союза со мной, зачем властна судьба над столь величественной главой! Как осмелилась я стать твоей супругой, если суждено мне было стать твоим несчастьем? Прими во искупление ту кару, которую я хочу понести!»

Мне хотелось быть твердой, как античная героиня, но сердце мое было разбито.

Епископ протянул мне священный покров. Я облачилась в него и публично произнесла слова обета.

Несколько дней спустя Пьер, едва оправившись, тоже надел монашеское платье в аббатстве Сен-Дени.

Началось наше долгое странствие вдаль от мира, Господи. Могу ли я надеяться, что, неведомо для себя, я шла к Тебе?