Рыжая девушка с кофейником - Анна Данилова Страница 30

– Вы – знакомая Селиванова? – спросил он, и Наталия вздрогнула, хотя и ждала этого вопроса и этого человека.

– А вы из «Российской газеты?»

– Да. Что у вас новенького? Опять про Морозова?

– Понимаете, за несколько часов до смерти к Андрюше приходил один человек и что-то требовал у него, он не отдал и из-за этого его и убили… Вы, наверно, слышали?

– Слышали. А где материал?

– С собой, здесь, в сумочке… – она заранее продумала весь разговор, поэтому нарочно сказала, что материал у нее с собой, чтобы потом журналист пригласил ее для разговора, во время которого она с помощью наводящих вопросов постарается выпытать, какого характера материалы поставлял Селиванов и какой конкретно материал он должен был (или обещал) представить прессе, за что его, собственно, и убили. Ее сбила с толку информация о пребывании Родионова в Риме. Об этом писала вся пресса, все, казалось, просто помешались на этих «неслучайных» римских встречах Родионова, одного из самый сильных кандидатов в президенты, со своими потенциальными европейскими союзниками в вопросах захвата власти со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому она совершенно спокойно произнесла: – Это касается римских встреч Родионова…

***

Валентин, куривший неподалеку и с интересом наблюдавший их разговор, сначала не понял, что произошло. Он только услышал слабый вскрик, затем какое-то движение в толпе прохожих, после чего большое красное пятно резко метнулось к светофору и затерялось в людской массе, а Наталия куда-то исчезла. Он бросился к тому месту, где она только что стояла вдвоем с журналистом в красной блузе, и увидел окруженную любопытствующими прохожими Наталию, лежащую на асфальте с совершенно белым лицом и с ножом, торчащим у нее в правом боку… Табачного цвета шелковый жакет быстро напитывался кровью…

***

Она выздоравливала медленно. Больничные стены наводили на размышления о смерти. Прошла целая неделя, как она лежала в хирургическом отделении на Пироговке и маялась, как ей казалось, от безделья. Рядом постоянно находился Валентин. Он приносил ей книги, иллюстрированные журналы, цветы и фрукты. О том, что произошло на углу Кропоткинской и Гоголевского бульвара, они почти не говорили. И так было все ясно. Она осознала свою ошибку за мгновение до того, как увидела нож в руках псевдожурналиста… «Это из-за Родионова…»

– Ты видел ее? – спросила она, имея в виду секретаршу глвного редактора «Российской газеты», которая и передала важнейшую информацию о Селиванове человеку, который чуть не убил Наталию.

– Видел.

– Ну и что?

– Да ничего. Она здесь не при чем. Телефон прослушивается, это как пить дать. Кроме того, она могла сообщить о твоем звонке кому угодно… Ты лучше подумай, что будешь говорить следователю.

– Я уже подумала: ничего. Он ничего от меня не добьется. Я уже тысячу раз говорила ему, что это было обычное ограбление. Сумку-то он у меня вырвал из рук… Хорошо, что в ней кроме помады и газеты ничего не было… Все, что я обычно ношу с собой, начиная от носовых платков и кончая пистолетом, я, к счастью, оставила у Полины, в несессере… Ты мне лучше скажи, как я выгляжу?

– Потрясающе. Никогда в жизни не видел такой бледной кожи… Меня расстраивает, что ты ничего не ешь…

– Ничего, это полезно. Как там Лена, навещает тебя?

– Заходит иногда, приносит пирожки, а один раз вообще пригласила поужинать…

«Логинова там тоже кормят пирожками, – с грустью подумала Наталия, представив, как он сидит на кухне в обществе счастливой Сони и улыбается ей. – Какая же я все-таки собственница…»

– Надеюсь, ты ей ничего не рассказал о Полине?

– Ничего. Мы же договаривались. Хочешь, я принесу тебе мороженого?

– Принеси. Только толку-то от этого… Послушай, как бы мне поскорее свинтить отсюда, а?

– Что сделать, не понял?

– Уйти, сбежать… не понял… Бок и дома заживет. У меня же целая куча дел. Кстати, я слышала, что здесь, где-то внизу, в так называемом «красном уголке», где стоит телевизор, есть пианино. Как бы мне туда спуститься и поиграть что-нибудь для души… Ты не сможешь мне это устроить? Уверена, что для этого тебе потребуется всего одна коробочка конфет. Сходи, будь другом… А я тебе поиграю… Все не так скучно будет.

Валентин вернулся аж через полчаса. По выражению его лица она поняла, что все устроилось.

– Только мне сказали, что инструмент слишком расстроен, чтобы на нем играть…

– Мы позвоним прямо отсюда в контору, занимающуюся настройкой, и я оплачу всю работу.. После этого они сами отдадут мне ключ от этой комнаты. А пока все равно пошли…

– Ты уверена, что дойдешь?

– Совершенно. Ты же сам слышал, что никакие жизненно важные органы не задеты. А шов почти затянулся…

– Не затянулся, а воспалился…

– Значешь, а тебе не кажется все это символичным?

– Что именно?

– Как что, ведь и мне досталось от этой истории… Только мне повезло, и я жива осталась… Обидно, правда, что я так ничего и не узнала: за что убили Селиванова?

– Даже я и то понял: за Родионова. Он что-то знал о нем…

– Ерунда. Его убил Бурковиц, а он не политик, хирург, к тому же – старик…

– А может, он одержимый был… фанат по политической части… В таком солидном возрасте, в каком был Бурковиц, часто едет крыша именно на политической почве… Человек хочет изменить мир…

– Если он и был фанатом, то совершенно по другой части.

– По какой?

– Его медсестра сказала, что он был антикваром.

– А что же ты до сих пор молчала? Может, Селиванов и Бурковиц были связаны именно антиквариатом… А ты ломаешь голову над политическим мотивом. Гибче надо быть, гибче…

– Да, действительно, я как-то об этом не подумала… Жаль, что Сапрыкин далеко, он бы помог мне добраться до сокровищ Бурковица… Глядишь, что-нибудь да прояснилось бы… Валь, а ведь ты тоже похудел… Иди сюда, – она притянула его к себе и поцеловала, – напрасно я тебя сюда притащила, весь отпуск тебе испортила.

– Глупости. Если бы не я, неизвестно, увиделись бы мы с тобой когда-нибудь или нет…

– Ну ладно, теперь пойдем… Давай, я обопрусь на твою руку…

Они вышли из палаты и спустились на лифте на первый этаж, где в самом конце левого крыла клиники находился «красный уголок».

Увидев старенькое пианино, Наталия почувствовала себя предательницей: как же долго она не играла! Разве что для дела, а для души? Она не помнила, когда последний раз садилась за инструмент, чтобы просто помузицировать. А ведь музыка еще совсем недавно была частью ее жизни…

Она открыла крышку и прикоснулась пальцами к пожелтевшим клавишам, и сразу же вспомнила свою музыкальную школу, где работала преподавателем сольфеджио и музлитературы, вспомнила обаятельную и нестареющую Бланш, своих учеников… Но потом воздух вокруг нее стал сгущаться, превращаясь в плотную прозрачную цветную массу, которая прямо на глазах стала расцвечиваться все новыми и новыми оттенками, все больше оранжевого и какого-то солнечного света… Персиковые тона сменялись на бежевые, желтые, розовые, красные на янтарные, и все это закружилось, смешалось, а потом распалось на отдельные фрагменты, один из которых выделился и стали четче обозначены контуры: она увидела девушку, необычайно хорошенькую, с белой кожей и нежным румянцем во всю щеку, оранжевые волосы ее, рассыпанные по обнаженным плечам, словно источали мягкий и теплый свет; на девушке было полосатое, синее с белым, изящное платье с белым кружевным воротником, начинавшимся низко, почти у самой груди; она улыбаясь несла поднос, на котором стоял начищенный серебряный кофейник и крохотный фарфоровый, розовый с белым, молочник… Девушка сначала двигалась, она шла навстречу Наталии, но потом остановилась, замерла и так и застыла с очаровательной улыбкой на лице. И словно откуда-то сверху раздался пространственный, гулкий, как это бывает в музеях, женский голос: «Творчество малоизвестного у нас в стране французского постимпрессиониста Роже Лотара, привлекает к себе внимание искусствоведов, которые почти каждый год открывают его для себя благодаря рассекречиванию частных коллекций… Оказывается, Роже Лотар, будучи одержим страстью ко всему мистическому, перед смертью припрятал большую часть своих произведений в тайниках… Его картины находят по всей Франции и даже за рубежом. Его манера письма, характерная только для него техника, стиль невозможно спутать ни с кем другим. Кроме того, поражает цветовая гамма его полотен: все они насыщены солнцем. Некоторые упрекали его в подражании Огюсту Ренуару, но Лотар уникален сам по себе… Что же касается его солнечного мироощущения, то здесь каждый волен истолковывать по своему такую тягу в золотисто-розовым тонам. Десять лет тому назад, в маленьком местечке, неподалеку от Тулузы в одном летнем кафе обнаружили довольно большое полотно Роже Лотара, которое хозяин кафе продал Лувру за пятьдесят миллионов франков. На картине была изображена рыжеволосая девушка с серебряным кофейником на подносе, картина так и называлась „Рыжая девушка с кофейником“. Но до Лувра картину не довезли – она была похищена по дороге…»