Проверка на любовь - Андреа Семпл Страница 30

И снова проматываем вперед три дня.

Мы с Сайраджем на выставке. Помните, он приглашал меня полюбоваться творчеством Магритта? Для меня это очередной шанс испытать новую стратегию и побыстрей забыть Люка. Я стою рядом с Сайраджем, моим предпоследним бывшим, и наблюдаю за тем, как он делает то, что у него получается лучше всего: пялится на прямоугольники. А картина это или экран телевизора, уже не так важно. Когда Сайрадж рассматривает картину, он таращится на нее почти в упор. Кроме того, в отличие от меня, он никогда не станет изучать маленькую беленькую табличку рядом с полотном: «Рене Магритт. Предательский образ. 1928-9. Холст, масло».

Я узнаю эту работу, да и вам она хорошо известна. На картине вроде бы изображена трубка, под которой находится надпись, уверенно сообщающая нам: «Ceci n'est pas une pipe». To есть «это не трубка».

— Тогда что же это такое? — вопрошаю я.

— Это картина, — самым серьезным тоном отвечает Сайрадж. — Смысл в том, что образ еще не является той вещью, которую он представляет. И это замечание было впервые сделано Магриттом в истории современного искусства. По крайней мере, вот в таком виде, оставляя зрителю свободу для глубокого обдумывания данного факта.

Сайрадж обожает исполнять роль знатока искусства. И, должна признать, в такие минуты он становится особенно привлекательным. Например, когда пытается помочь вам понять архетипы образов у Ротко или роль повторяющихся предметов на полотнах Уорхола. В этом ему равных не найти. Он все объяснит, все расскажет, и непонятное станет понятным. Кроме того, в его речи слышна истинная страсть. Словно в мире нет ничего более важного. Но это происходит с ним только на выставках живописи.

«Рене Магритт. Состояние человека. 1934. Холст, масло».

Да-да, это я тоже уже видела раньше. Кажется, на открытке. Здесь изображен холст на мольберте, стоящий перед окном, из окна открывается чудесный вид. Причем на картине и в окне один и тот же пейзаж, и этюд как бы перекрывает часть вида из окна.

Я посматриваю на своего экскурсовода. На этой картине игра между образом и реальностью подчеркивает то, что настоящий мир является только лишь плодом нашего воображения, порождением мозга.

Почему-то, стоя у этой картины про картину, я осознаю, что мне хочется поделиться с Сайраджем своими проблемами относительно работы.

— А ты не принимай все это слишком близко к сердцу.

— Все не так просто, как тебе кажется.

— Почему?

— Потому что мне приходится иметь дело с реальными, живыми людьми.

Он смотрит на меня озадаченно, словно не видит разницы.

«Рене Магритт, Изнасилование. 1935. Холст, масло».

Тело женщины нарисовано там, где должно быть лицо. Груди вместо глаз и половой орган вместо рта. Эта картина мне нравится больше всех. Тут сразу можно понять главный смысл. Смотришь на лицо, а видишь совсем другое. И мы все ведь такие, не только одни мужчины.

Вот я как раз именно сейчас этим и занимаюсь. Смотрю на Сайраджа, а вижу тысячу других вещей, которых здесь, может быть, и вовсе нет.

— А знаешь что, — заявляет он, отворачиваясь от картины и заглядывая мне в глаза. — Все обойдется, пройдет само собой. Так всегда бывает.

Мы заходим в бар. За чашечкой кофе по-ирландски и сигаретой, я начинаю надоедать ему своей пустой болтовней насчет Люка. Рассказываю о том, как он вел себя в баре 52, а потом еще распространяюсь про ту таинственную женщину.

— Я знаю, что сейчас ты так не думаешь, — говорит Сайрадж, — но у тебя и это пройдет. Ты проснешься в одно прекрасное утро и поймешь, что его в твоей голове больше нет. Ведь так же произошло и в отношении меня, верно?

— М-м-м… В общем, да. Хотя тут все немножко по-другому.

— Ну, спасибо, — обижается он. — Ты умеешь создать парню хорошее настроение.

— Да нет, не сердись. Я хотела сказать, что расстались мы совершенно по-другому. У нас это было обоюдное решение. Мы понимали, что все закончилось, и в этом был свой смысл.

— Я тебя понял, — кивает Сайрадж, высыпая в чашку второй пакетик сахара. — Как мудро заметила Силла Блэк, жизнь полна неожиданностей.

Мы заказываем еще по чашечке кофе, а потом на метро добираемся до его дома, чтобы остаток дня провести перед экраном телевизора. Мне, конечно, надо было бы ехать к себе. Не слишком приятно спать на узенькой софе. Но меня что-то остановило. И теперь, сидя рядом с ним и пялясь в светящийся экран с последними новостями, я начинаю понимать, что именно заставило меня вернуться сюда…

— Все относительно, — заявляет Сайрадж с таким важным видом, будто это он впервые пришел к такому выводу.

— Да. Я знаю. Но если бы сейчас началось землетрясение, я бы наплевала на него. Хотя ничего подобного тут произойти не может, верно ведь?

— Ну, я бы не стал это так категорично заявлять. Особенно если принять во внимание те изменения климата, которые происходят в последние годы.

— Разве землетрясения зависят от перемены климата?

— Наверное.

— Ну, хорошо.

Я на минуту переключаюсь на новости. «В небольшом израильском городке Кириате неизвестный палестинец-смертник взорвал себя у выхода из кафе. Пострадало двадцать человек…»

Все ясно. Я понимаю. Я просто эгоистичная пустая личность, которая раздувает свои проблемы до такой степени, что все остальное становится незначительным.

Мы продолжаем беседу, а телевизор омывает нас информацией, укутывает ею, как одеялом. И так было всегда. Но затем вечер меняется. То есть, меняется сам Сайрадж.

— А ты знаешь, что тебе сейчас нужно? — спрашивает он.

— Нет.

— Замкнуться на мне.

— Я даже слово это не выношу.

— Но это возможно.

Не знаю… Неужели один бывший любовник может вытеснить воспоминания о другом?

Мне вспомнился один совет, который я дала какой-то читательнице в этом году. Кажется, его напечатали в майском номере. Брошенная девушка пыталась искать утешения в объятиях одного из своих прежних ухажеров. «Не делай этого, — умоляла я ее тогда. — С твоей стороны это будет чудовищной ошибкой». И вот я сама теперь вознамерилась пойти по ее стопам.

Через час мы уже снова беседуем, раскуриваем косяк, и Сайрадж что-то объясняет мне насчет пустых мест, которые иногда требуется чем-то заполнять. Например, между образом и реальностью. Между работой и личной жизнью. Между любовью и сексом. Он выглядит таким серьезным, амбициозным и умным… Совсем как шестилетний ребенок, только что услышавший новое слово и пытающийся правильно произнести его. Экстр-р-ра-ор-рдинар-р-ный.