Вам хорошо, прекрасная маркиза? - Алина Кускова Страница 30

К моей большой радости, Фаина не пригласила нас на ужин, сказавшись уставшей от повседневной суеты. К моему великому огорчению, ужинали мы в компании Марины, которая не собиралась покидать нас поздним вечером. Она сидела в глубоком вольтеровском кресле, принесенном из незанятой гостевой комнаты, и курила. Я поначалу решила ей сказать, что не переношу запах дыма, но подумала о том, что она совершила такой благородный жест – поддержала меня в стремлении начать дизайнерскую карьеру… И да, я теперь ей по гроб обязана!

Я пару раз кашлянула, но она не обратила на это внимания. А сидевшему рядом с нами Давыдову было на сигаретный дым глубоко наплевать. Хотелось бы думать, что на Марину ему тоже было наплевать, но я так не думала. Давыдов поглядывал на нее довольно часто и слишком задумчиво, чтобы полностью игнорировать свою бывшую подружку.

– Она засланный казачок, – прошептала я ему, когда мы перешли к десерту. – Сидит у нас и вынюхивает, что мы будем делать.

– А что, Катя, – воодушевился он, склоняясь к моему уху, – у нас намечается что-то интересное?

– Когда? – опешила я от его намека.

Разумеется, я не малолетка, чтобы не понимать, что подразумевает мужчина. К тому же ночь – это, прежде всего, время любви, а не чего-то там…

– Ночью, – он словно подслушал мои мысли.

– Ночью?

– Да. Разве сегодняшней ночью мы не идем искать письмо в конюшню?

– В конюшню?

Я нагнулась над столом и посмотрела на Марину, она сидела с другой стороны и, казалось, мирно ковыряла ложечкой взбитые сливки.

Вот нисколько не сомневалась, что это лишь повод затащить меня на сеновал. Я не могла поверить тому, что Давыдов и впрямь думает, что его отец, находясь в нездравом уме, спрятал там письмо Пушкина. Все-таки мой любимый мужчина романтик. Как приятно! Спрятаться на сеновале от любопытных глаз и…

Ну уж нет, никаких «и». Я не такая доступная, какой он меня себе вообразил. Пусть сначала, как положено, проведет букетно-конфетный период, а там я посмотрю, идти ли с ним на сеновал.

– Спасибо вам, господа, за компанию, – томно изрекла Марина, поглядывая на Давыдова. – А то прямо не знала, что делать! Фаина легла спать, а Дуло срочно вызвали к больному теленку. Не есть же мне в одиночестве. Я к одиночеству не привыкла. Возле меня всегда много мужчин, – она опять выразительно посмотрела на Давыдова, подумала секунду и добавила: – И женщин.

– А с Костиком что не так? – заинтересовалась я.

– С Костиком? – удивилась Марина. – Я не знаю, что с ним. Какое мне дело до двор…

И она словно поперхнулась, после чего растянула рот в улыбке.

– Мариночка, – прогремел Заславский, – я старый солдат и не знаю слов любви, но говорю, что счастлив оказаться с вами за одним столом!

Я могла бы заметить, что мой лжепапаша никогда не служил в армии и слов любви, благодаря театральным постановкам, знает предостаточно, но не стала. Отвлеклась на странную заминку. Почему Марина сказала про Костика, что он «двор»? Что это значит? Дворянин? Или изображает всего лишь голубую кровь, как Заславский? А что, ведь похож! Такой же мрачный, задумчивый и весь в себе. Наверное, поэтому Марина не принимала его в расчет. Или все-таки перед самой собой я должна быть честна, она до сих пор не теряет надежды вернуть Давыдова?!

Я посмотрела на Марину. Она ворковала с Заславским. Тот настолько увлекся роковой красавицей, что принялся ей декламировать монолог одинокого странника.

– Откуда это? – поразилась я. – Не помню такой пьесы.

– Я сам ее пишу, – похвастался Заславский, выпятив грудь. – Это будет революция на малой сцене!

– Уверена, что так и будет, – выразила уважение к собеседнику Марина.

– А знаете что, Мариночка, – обрадовался Заславский, – я вам вкратце расскажу весь сюжет!

– Когда?! – оторопела она.

– Сегодня ночью! Такая звезданутая ночь сегодня! Грех сидеть в комнате, нужно идти в сад и гулять.

– Откуда это? – напряглась я.

Обычно Заславский говорил заимствованиями. Я как-то сразу почувствовала, что не к добру он изменил стиль разговора.

– Это тоже мое!

– Божественно, – хмыкнула Марина.

Но Заславский принял все за «чистую монету».

– Все в сад! – прокричал он, и я с облегчением вздохнула. – Все в сад!

Фраза из телеспектакля…

– Мариночка, – Заславский впился в ее ладонь долгим поцелуем, – пройдемся!

А это уже не радовало.

– Отчего бы нам не прогуляться, – хмыкнула та и посмотрела на Давыдова.

И я посмотрела на него. Наши с ней взгляды встретились на его переносице, перехлестнулись как две шпаги, укололи друг друга и разошлись для того, чтобы зазвенеть металлом вновь. Давыдов остался совершенно равнодушным, за что я была ему безмерно благодарна. Удар шпаг остался висеть в воздухе.

Марина фыркнула и пошла с Заславским.

Не понимаю, вот чего иного она ожидала? Один раз бросила, предала своего мужчину, так глупо надеяться, что он поверит и даст второй шанс. Не за этим же она сюда приехала?! Мне гораздо приятнее думать, что ее истинной целью было письмо!

Мы остались за столом вдвоем. Я продолжала смаковать чай с сиропом из шиповника, искоса глядя на то, как Артур поглощает печенье. Одно, второе, третье… Нет, я не считаю обычно, кто сколько ест, но пятнадцатое как-то насторожило.

– О чем думаешь? – невинно поинтересовалась я, отодвигая от него вазочку с печеньем.

– О наследстве, – рассеянно ответил Давыдов, рукой шаря по столу в поисках печенья.

Он смотрел прямо перед собой, на уровне его глаз на каминной полке стояла фотография в рамке. На ней были сняты Артур и Олег Васильевич, веселые, довольные жизнью и собой.

– Зачем он это сделал, я не пойму.

– Вы разве не были с ним близки?

Я знала, что давить не стоит, но ведь было так любопытно!

– Разве я не говорил? Когда он собрался жениться на Фаине, я был против. Слишком мало времени прошло, как мама умерла.

– Ясно, – вздохнула я. – Как у всех. У большинства так бывает. Отцы и дети часто не понимают друг друга в таких случаях.

– Я его никогда не понимал. В последнее время…

– Фаина – настоящая стерва.

– Да, она довольно стервозна.

– Арчи, тебе следует ее опасаться…

– Не зови меня по-собачьи!

– Хорошо, Артур.

– Я никого не боюсь, кроме себя. Самый страшный враг человека – это он сам.