Грешные намерения - Элизабет Хойт Страница 30

— Простите, — прошептала она, когда Смолл умело расстегнул жилет лорда Кэра. Кэр, казалось, забыл, что приказал своему слуге выйти из комнаты, и Темперанс была этим довольна — раздеть лорда было бы довольно трудно, если бы они остались наедине.

— Не извиняйтесь, — тихо сказал лорд Кэр. — Боль всегда была моим другом.

Казалось, что он бредит. Темперанс нахмурилась, осматривая его плечо. Рана сочилась, и гнилостные выделения приклеили к телу рубашку. Темперанс подняла глаза и встретилась взглядом с камердинером. Судя по озабоченному выражению его лица, он тоже прекрасно понимал создавшееся положение.

В эту минуту вернулись лакеи с горячей водой и полотенцами, следом за ними шел низенький толстенький дворецкий.

— Поставьте все сюда. — Темперанс указала на столик возле кровати. — За доктором послали?

— Да, мэм, — зычным голосом ответил дворецкий. Смолл кашлянул, и, когда Темперанс повернулась к нему, прошептал:

— Нам лучше не дожидаться доктора, мэм. После семи часов он ненадежен.

Темперанс взглянула на изящные золотые часы, стоявшие на столике у кровати. Было почти восемь вечера.

— Почему же?

— Он пьет, — невнятно произнес с постели лорд Кэр. — И у него трясутся руки.

— А нет ли другого доктора, за которым можно послать? — спросила Темперанс. Слава Богу, лорд Кэр — богатый человек.

— Я разузнаю, мэм, — сказал дворецкий и ушел. Темперанс взяла одно из чистых полотенец, намочила его в кипятке и осторожно приложила к плечу лорда Кэра. Он дернулся с такой силой, как будто она приложила к его коже раскаленную кочергу.

— Черт побери, мадам, вы хотите сварить меня?

— Вовсе не хочу, — ответила Темперанс. — Нам надо отлепить вашу рубашку от раны и не разорвать при этом швы.

Он пробормотал довольно грязное ругательство. Темперанс предпочла не обращать на это внимания.

— Это правда? То, что вы сказали?

— О чем?

— О том, что любое прикосновение причиняет вам боль? Ужасно пользоваться его состоянием для расспросов, но ее разбирало любопытство.

Он закрыл глаза.

— Ода.

Темперанс с удивлением смотрела на этого богатого, титулованного аристократа. Прикосновение другого человека причиняет ему боль? Но возможно, боль, о которой он говорил, была не только физической.

Темперанс покачала головой и взглянула на камердинера.

— Есть кто-нибудь, за кем можно послать? Родственник или друг лорда Кэра?

Камердинер что-то пробормотал под нос и отвел глаза.

— А… я неуверен…

— Скажи ей, Смолл, — отчётливо произнес лорд Кэр. Его глаза были закрыты, но со слухом, очевидно, все было в порядке.

Смолл вздохнул.

— Нет, мэм.

Темперанс задумалась, снова накладывая на рану полотенце.

— Я знаю, вы не близки с вашей матерью…

— Нет.

Она вздохнула.

— Но должен же кто-то быть, Кэр?

Странно, но камердинер смутился больше, чем лорд Кэр. Тот был просто раздражен.

— А как с… — Темперанс не сводила глаз с его плеча, чувствуя, как краснеет, — женщина, которая вам близка?

Лорд Кэр тихо усмехнулся и открыл глаза. Они были уж слишком ясными.

— Смолл, когда ты в последний раз видел женщину, переступавшую порог этого дома?

— Никогда. — Камердинер пристально смотрел на свои башмаки.

— Вы — первая леди, за десять лет переступившая порог моего дома, миссис Дьюз, — сказал лорд Кэр. — Последней была моя мать, в тот день, когда я выпроводил ее из дома. Я полагаю, вы польщены, не правда ли?

Лазарус смотрел на раскрасневшееся лицо миссис Дьюз. Румянец был ей к лицу, и даже в болезненном состоянии Кэр чувствовал, как в нем шевельнулось желание. В какую-то минуту ему показалось, словно что-то ударило его в грудь, какое-то странное желание, желание изменить свою жизнь, свой характер, чтобы заслужить такую женщину, как она.

Миссис Дьюз сменила повязку на ране, и резкая боль заглушила его фантастические мечты. Голова болела, тело ослабело, Кэра охватывал жар, а плечо горело как в огне. Ему хотелось просто лечь и заснуть и больше никогда не просыпаться… И будет ли это большой потерей для мира?

Но миссис Дьюз не имела намерения отпускать его.

— И у вас совсем никого нет, кто бы позаботился о вас? Нечаянно или намеренно она коснулась его руки, и он почувствовал знакомую жгучую боль. Он лишь силой воли сдерживал свою руку. Может, если это повторять, он привыкнет к боли от ее прикосновения — как собака, которую бьют так часто, что она больше не вздрагивает от ударов. Возможно, ему даже понравится это ощущение.

Лазарус засмеялся или, вернее, попытался засмеяться. То, что он произнес, напоминало хриплое карканье.

— Даю слово, миссис Дьюз, никого. Мы с матерью стараемся разговаривать как можно меньше. Я полагаю, есть только один человек, которого я мог бы назвать другом, но недавно мы с ним поссорились…

— Кто?

Кэр не ответил; будь он проклят, если сейчас пошлет за Сент-Джоном.

— И вопреки вашим романтическим предположениям, даже если бы я заимел любовницу, я бы не позвал ее сейчас. Леди, которых я нанимаю, служат мне для иных… э… целей. Повторяю, я не привожу их в свой дом.

Услышав это, она поджала губы. Кэр с усмешкой посмотрел на нее.

— Боюсь, я в ваших нежных руках.

— Понимаю. — Она задумчиво посмотрела на него и, сняв повязку, раскрыла рану. Он чуть не взвыл от боли.

— Это нужно снять, — тихо сказала Темперанс Смоллу, как будто Лазарус был ребенком, отданным им на попечение.

Камердинер кивнул, и они сняли с него рубашку, что оказалось мучительной операцией. Когда они закончили, Лазарус тяжело дышал. Ему не надо было смотреть на свое голое плечо, чтобы понять, что рана загноилась. Он чувствовал, как пульсирует рана.

— Мэм, доктор, — сказал появившийся в дверях лакей. В спальню, покачиваясь, входил лекарь, клок сальных седых волос сполз на его бритой голове в одну сторону.

— Милорд, я пришел быстро, как только смог.

— Очень мило, — проворчал Лазарус.

Лекарь подошел к кровати с преувеличенной осторожностью пьяного человека.

— Что тут у нас?

— Он ранен. Вы можете помочь ему? — начала миссис Дьюз, но лекарь оттолкнул ее и, наклонившись ближе, пристально осмотрел рану. В лицо Лазаруса пахнуло затхлым запахом дешевого вина.

— Что вы сделали, леди? — резко отстранился лекарь. Миссис Дьюз удивленно посмотрела на него.

— Я… я…