Сладкий грех - Никола Корник Страница 30

Одновременно вожделение жалом вонзилось в его плоть, пришпоривая и воспламеняя. Его руки сами потянулись к ее юбкам, которые тут же оказались у самой талии. Расстегнув панталоны дрожащими от лихорадочного нетерпения пальцами, которые отказывались слушаться, Эван первым же движением вошел в нее.

Дальнейшее очень походило на жаркий, не поддающийся рассуждениям, безумный порыв. Она сжимала бедра плотнее, предугадывая его движения, из его груди вырывался невольный стон наслаждения. Охватив ее бедра, он погружался в нее снова с тем нестерпимым наслаждением, которое все ближе и ближе продвигает к безумному блаженству. Рояль потрескивал и покачивался в такт каждому движению, грудь Лотты вздрагивала, возбуждая и подхлестывая и без того безумную страсть. Эван почувствовал, что летит и внутри его все взрывается, унося разум и вырывая из груди громкий крик.

А потом все кончилось. Наслаждение отступило, как прилив, и оставило лишь невероятное сожаление, почти шок от того, как он все это сделал и почему обошелся с ней так грубо. Он освободился от желания, но осталась та холодная боль, которую Эван ощущал глубже, чем физическую. Он поправил одежду, отстраненно подумав о том, что руки все еще немного подрагивают.

Лотта тоже приводила себя в порядок, подтягивая лиф и расправляя юбки с неподражаемым спокойствием, словно для нее подобные выходки были обычным делом. Когда она повернулась к Эвану, бесстрастная маска опытной куртизанки застыла на ее лице. Она вежливо улыбнулась ему как чужому.

— Я надеюсь, вы получили удовольствие, милорд? — осведомилась она лишенным выражения голосом.

— Я… — начал было Эван, но от растерянности не смог найти нужных слов.

Да, ему удалось добиться желаемого. Уже сейчас крылатая молва разносит во все концы города слухи о возмутительном поведении и полном бесстыдстве его и его любовницы. Каждый волен был дорисовать в своем воображении картину происходящего позже за опущенными шторами. Завтра все без исключения будут говорить только об этом. Ему удалось вызвать настоящую бурю сплетен, причем Лотта сыграла свою роль в точности так, как ему хотелось. Более того, произошло физическое совокупление, практически лишенное эмоций, — это как раз то, над чем он размышлял со времени их первой встречи. Его охватило влечение, а Лотта повела себя услужливо, как и полагается идеальной любовнице, удовлетворив физические потребности и оставив в покое его душу.

Почему же он чувствует себя обманутым? Почему хочет сжать ее в объятиях и целовать до тех пор, пока она не расслабится, доверившись ему, не разделит с ним страсть и желание. Как получилось, что теперь, когда все идет в соответствии с его желаниями, ему хочется вернуть прежнюю Лотту? Несмотря на полное удовлетворение, в душе осталось изнеможение, непонятное и пустое. Его ограбили, отдав при этом все!

— Я ухожу, — отрывисто произнес Эван.

Он заметил легкую тень озабоченности, которая несколько исказила выражение полной бесстрастности на ее лице.

— Вы вернетесь позже? — изысканно вежливо осведомилась Лотта.

В ее вопросе не было ничего намекающего на просьбу или желание побыть в его компании.

— Я не знаю, — буркнул он, сознавая свою грубость.

Она не упрекнула, поскольку безупречная любовница ни за что не станет осуждать мужчину.

— У меня есть апартаменты в гостинице на Рыночной площади, — добавил он. — Сегодня вечером я буду обедать там.

Он бросил на стол деньги. Монеты покатились, глухо звякнув.

— Это мне за услуги? — ровным голосом произнесла Лотта. — Ну что же, спасибо. К тому же мне не пришлось слишком утруждать себя.

— Это вам на расходы, — отрезал Эван. — Я нанял для вас горничную. Можете послать ее за едой.

— Мне приходилось и прежде вести дом. Думаю, я с этим справлюсь, — ответила Лотта.

В ее голосе снова зазвучали унылые нотки. Значит, не такая уж безупречная любовница. Эван остался доволен этим проблеском чувства. Ему совсем не нравились скрытные и услужливые женщины. Отнюдь! Разум подсказывал, что Лотта, эмоциональная и уязвимая, готовая спорить и упрямиться, сладко и искренне отвечающая на его порывы, именно та женщина, которая ему нужна. Однако интуиция подсказывала, что такая Лотта может стать опасной. Хотя Эван не смог бы объяснить почему. Он лишь понимал, насколько разумнее было бы пользоваться ее телом, находя удовлетворение в физической близости, и не более того.

Лотта все еще смотрела на него потемневшими, ничего не выражающими глазами. На прощание Эван кивнул и вышел, с особой осторожностью закрыв за собой дверь, будто боялся, что ощущение совершенной жестокости может усилиться, если он сделает это резко. Глоток бренди оказался бы весьма кстати. Хороший французский бренди — добрый товарищ в решении большинства проблем. По крайней мере, можно надеяться приглушить уколы совести, пока нет возможности полностью избавиться от них. К сожалению, бренди, что подавали в гостинице Вонтеджа, совершенно омерзителен, а цены взвинчены в несколько раз. Очередное предательство по отношению к стране, которую Эван считал родиной. И все же он напьется. Возможно, тогда в его уме возникнет какая-то определенность в отношении того, чего он хочет от Лотты. Отчего простая и приятная связь, задуманная для прикрытия тайных действий, на деле оказалась чертовски запутанной проблемой.

Лотта дождалась, пока его шаги затихли в отдалении, и, отдернув шторы, позволила солнечному свету ворваться в гостиную. Улица уже опустела. Толпа разошлась, без сомнения разнося по округе слухи о ее вопиющем бесстыдстве и полной аморальности. Должно быть, Эван вполне доволен. Она повела себя так, как он хотел, беззастенчиво выставила себя напоказ, как последняя шлюха, вызвала своим поведением тот скандал, на который так рассчитывал Эван. И всего-то за полчаса!

Лотта вышла в коридор и дальше через кухню в маленький садик за домом. Деревья давали приятную тень и прохладу. Солнечные лучи бликами пробивались сквозь листву старых яблонь. Разросшиеся розовые кусты, плотно покрытые бледно-розовыми соцветиями, переплелись с жимолостью. Ветви цеплялись и карабкались вверх по каменной кладке кое-где разрушившейся от времени стены. Божественно пахло цветами и высушенной солнцем травой. Но Лотта не могла наслаждаться этим великолепием, чувствуя, как оцепенела ее душа.

В дальнем конце сада она нашла колодец, повернула во́рот и услышала глубоко внизу всплеск упавшего ведра. Цепи мягко скользили и поскрипывали по мере того, как ведро поднималось наверх, переплескивая воду через края. Лотта опустилась на колени, поставив ведро на траву. Плеснув в лицо колодезной воды, чуть не задохнулась от холода, но почувствовала такое облегчение, что не раздумывая вылила всю остальную воду на свою разгоряченную голову. Потом наполнила ведро и повторила все снова. Белое кисейное платье облепило тело и стало похоже на бесформенный мягкий лоскут ткани. Волосы обвисли и слиплись, как крысиные хвосты. Солнце уже не казалось жарким. Ее колотила дрожь.

Живительный холод чистой воды смыл ту странную апатию, которая охватила Лотту сразу после ухода Эвана. Она снова ощущала себя свежей и бодрой, но чувства ожили тоже. Ее душа ныла и страдала, как бывает с израненным телом. Она не желала, чтобы ее брали как проститутку. И все же Эван воспользовался ею и грубо отшвырнул. Теперь она совершенно не понимала, с какой стати ей почудилось, что между ними возможно повторение того иллюзорного слияния чувства и страсти, которое обещал им Лондон. Лотта твердила себе, что их отношения — всего лишь договор, соглашение. Ей стало казаться, что Эван холоден и отстранен. Значит, надо вести себя так же. А сердце просило иного. Лотта мечтала, как, уютно свернувшись калачиком у него под боком, станет болтать о разной чепухе и почувствует — нет, пусть не любовь! — хотя бы ласку и понимание. Хотелось большего внимания. Может быть, вместе пообедать или прогуляться по улочкам этого богом забытого городка или еще как-ни будь развлечься. Ведь развлекаются же люди даже в этой глуши?