Охота на герцогиню - Элизабет Бикон Страница 30

Затем же отправиться в карцер на хлеб и воду до вечера.

— Мучения ничуть не умерили вашей спеси и тщеславия, ваша светлость, — упрямствовала она, оставаясь в неубедительном для своих слов горизонтальном положении и удивляясь, почему до сих пор не догадалась просто встать и уйти, прежде чем он снова заговорит о женитьбе.

«Потому что тебе невыносимо представить, как он будет смотреть вслед хромающей калеке и жалеть неграциозную бедняжку», — молча выбранила она себя.

— Тогда тем более вам следует выйти за меня, чтобы умерить мои притязания и муки, — сказал он, развеселившись, и в глазах его плясала неискоренимая пиратская уверенность в своем превосходстве.

— Джек, разве вы не услышали меня? — перебила его она. — Я — последняя в вашем списке невест Англии. Мне двадцать три, я сварливая старая дева, вот-вот съеду в деревню разводить кошек. Даже самые оптимистичные свахи никогда не рекомендовали бы нас друг другу. Не застань вы меня врасплох там, на террасе, я по-прежнему оставалась бы для вас просто занудной знакомой.

— Обижаете, Принцесса. Я мечтал о вас еще тогда, когда вам было шестнадцать. Отчаянно боролся со своими капризными порывами, вы настолько зажигали меня и соблазняли как женщина, что мне однажды пришлось даже заплыть в озеро, прямо в одежде. Дядюшка крепко отругал меня, но я уверен, он знал причину, заставившую меня остужать свой пыл таким образом.

— Я и не подозревала о том, — задумчиво проговорила она, вспомнив себя испуганным подростком, запутавшимся в полудетских страхах и настроенным против него и всего мира в целом.

В тот день она гневно налетела на него и пнула как следует, после чего ее оставили без ужина и отослали спать. Она рада была остаться в одиночестве, поскольку стеснялась тогда ходить и бегать, потому что при этом всякий раз вспоминала о своей неуклюжести, ее сердце стонало от его физического совершенства, разум шептал, что она теперь недостойна своего Принца, чувство утраты провоцировало на своенравные выходки: поцеловать его или, лучше, пнуть.

— Не уверен, вина это ваша или добродетель, но вы действительно не осознаете всю силу своих чар, Джессика, опасная вы женщина.

— Настолько опасная, что отцу приходится отбиваться от толпы настойчивых соискателей, а я не смею выйти за пределы усадьбы, дабы не провоцировать моих поклонников на мятеж.

Она усмехнулась, пытаясь удержать слезинку, норовившую скатиться по щеке.

— Нет, вы опасны потому, что прячете свою нежность за колкой гордостью и острым, как осиное жало, язычком, чтобы держать на расстоянии праздных глупцов. Думаете, я не заметил, что ваши платья скроены так, словно их носит вдова, а не прелестная девушка? Или вы желаете показать всем, будто ваша юность увяла, едва вы выехали в свет? Я не чурбан и не буду притворяться, что мне неизвестно, как вы прячетесь в темных уголках, хороня вашу молодость и очарование. Вы презираете общество, Принцесса, или трусите?

— Я ничуть не боюсь, — захлебнулась она от негодования. — Конечно, в светском обществе я чувствую себя не в своей тарелке, мне лучше там, где ценят меня и мою помощь.

— В таком случае вам самое место здесь, подле меня, — настаивал он.

— Нет. Здесь я превращусь в насупленную, неуживчивую герцогиню в лучшем случае.

— Нет, Джессика, вы останетесь самой собой. Если сомневаетесь, что я очень нуждаюсь в вас, не отсиживайтесь по углам, притворяясь невидимкой, лучше выйдите сегодня вечером к гостям и пообщайтесь с ними. А затем попробуйте искренне сказать мне, что любая из тех прелестных юных леди достойна титула, на который претендует. Если бы горничная упала на лестнице или слуга начал бы лазать по деревьям, оставив мою обувь нечищеной, ясно, им надо денек отдохнуть. Но кто утешит тех несчастных, больных и умирающих, которые взывают о моей помощи? Вы одним своим взглядом могли бы опровергнуть сплетни и ложь, которые идут по пятам за всяким человеком, облеченным властью, если бы во благо употребили ваше королевское презрение ко всему свету. Вы нужны мне, Джесс. Неужели вы не произнесете «да» вместо того, чтобы вечно припирать меня к стенке холодными «нет»? — взмолился он.