Русская лилия - Елена Арсеньева Страница 30

— Твоя юная Ольга прекрасна, — сказал тот. — Она похожа на цветок! Чудесный белый цветок! Предвижу, что смуглые греки будут звать ее русской лилией.

— Это лилия без аромата, — сухо отозвался Георг. — Кажется, я женился на весталке. На вечной девственнице. На прекрасной и холодной лилии.

Ольга не должна была даже намека подать на то, что слышала разговор, не предназначенный для ее ушей, но он произвел на нее такое же потрясающее впечатление, как в свое время подслушанный разговор Алексея и Николы.

Она догадывалась, что речь идет не о жизни дневной, открытой всем взорам, а о ночной, потайной. Она разочаровала мужа? Почему? Разве она не исполняет все его желания? Разве не принимает его покорно и безропотно во всякую минуту ночи, когда ему приходит в голову осуществить над ней свою власть?

Она ничего не понимала, а посоветоваться было не с кем. Ни с одной из дам, которые последовали по приказу отца за ней в путешествие, она не была в приятельских отношениях. Эдит? Но она не замужем, бедняжка, и никогда не была замужем, что она может знать о ночных отношениях людей?

Иногда Ольге казалось, что Эдит по утрам поглядывает на нее как-то особенно, как будто надеется высмотреть какие-то изменения… Иногда она делала как бы вскользь замечания о том, что не родился еще мужчина, который мог бы понять нежную женскую натуру и даже лучшие из них — всего лишь мужчины. Ольга чувствовала, что это камушки в огород ее супруга, но была слишком горда, чтобы впрямую спросить Эдит, что та имеет в виду. Вообще-то проще всего было сказать Эдит, чтобы не вмешивалась не в свое дело, чтобы прекратила бередить душу ненужными намеками, но было страшно обидеть гувернантку, к которой она относилась как к подруге. Приходилось терпеть.

Ольга была бы несказанно изумлена, если хотя бы заподозрила, что Эдит злорадствует. Этот брак разрушил мечты гувернантки жить вблизи любимого человека! Бедная старая дева была далека от мысли соблазнить великого князя, но поворачивалась вслед за ним, как подсолнух за солнцем. Она любила Ольгу, но совершенно не собиралась ехать в страну, еще более варварскую, чем Россия. Впрочем, если бы Ольга ехала вместе с отцом, Эдит сочла бы Грецию воистину землей обетованной, а теперь это было место ссылки, и никакие мысли об Античности, о золотом веке человечества не могли унять ее тоски и обиды.

Ольге было невдомек, что накануне отъезда Эдит выпросила аудиенцию у великого князя. На коленях молила она не отсылать ее из дома, напоминала о том, что Верочке тоже нужна гувернантка, найти которую будет нелегко, а Ольга уже взрослая.

Константин Николаевич не на шутку встревожился. Конечно, Верочке нужна хорошая гувернантка, и в этом смысле мисс Дженкинс выше всяких похвал, но он предпочитал вверить воспитание младшей дочери в менее опытные руки, чем терпеть в доме фанатичную поклонницу. Он хорошо знал женщин и понимал, что на уступки им идти нельзя ни в коем случае. Это как лошади давать слабину и позволять играть так, как ей хочется. В два счета утратишь власть над ней, а это иногда может стоить тебе жизни — на охоте или на войне. И так же с женщиной. Еще ладно, если ты завоевываешь ее, если для тебя все средства хороши, чтобы ее пленить… Но если ты к ней равнодушен, более того, чувствуешь в ней некоторую опасность, держись от нее подальше!

Вот уже второй раз подряд Константин Николаевич сталкивался с тем, что высокое общественное положение само по себе не делает человека неуязвимым, а скорее наоборот. Слишком много недоброжелательного внимания привлечено к членам царской фамилии… И так уже пошли разговоры о его пристрастии к балету вообще, а к балеринам, вернее к одной балерине, в частности. Оказаться замешанным в скандал, который учинит ревнивая, эксцентричная гувернантка, — слуга покорный!

Он мягко, но непреклонно дал понять Эдит, что благо дочери для него дороже всего на свете. Ольге в чужой стране понадобится верный, понимающий, образованный друг. Мисс Дженкинс — идеальный вариант! Конечно, Константин Николаевич понимает, что мисс идет на определенные жертвы, отправляясь в столь малоцивилизованную страну. Великий князь готов сохранить за гувернанткой ту оплату, которую она получала в России и которая будет ложиться на ее банковский счет, плюс к тому она будет получать деньги от Ольги как ее компаньонка и лектриса. А поскольку штат королевы живет на всем готовом, то и эти деньги мисс Дженкинс может отправлять на счет. Спустя самое малое время она сделается весьма состоятельной женщиной. Если же она откажется ехать с Ольгой, она ни под каким видом не сможет остаться при великокняжеском доме.

Константин Николаевич рассчитал правильно. Эдит оказалась слишком практичной, чтобы не увидеть открывающихся выгод. Она смирилась и поехала с Ольгой в Данию, а потом и в Грецию. Другое дело, что через несколько дней после отъезда из Санкт-Петербурга эта идеалистка принялась страшно презирать себя за то, что продала возможность видеть обожаемого человека постоянно пусть и значительно дороже, чем за тридцать сребреников, но все же продала. Отныне мисс Дженкинс пребывала в расстроенных чувствах — тем более раздирающих, что их приходилось постоянно скрывать. Единственное, в чем она могла иногда давать себе волю, это потихоньку портить настроение Ольге. Потом ей становилось жаль Ольгу, жаль себя, она бесилась от бессильной злобы на весь мир… Словом, жила в постоянном разладе с собой и окружающими. И все это приходилось скрывать, скрывать… Она была изумлена, узнав, что есть люди, которые могли очень просто угадать ее состояние. Угадать — и помочь ей…

Это случилось в Стамбуле.

Георг несколько раз предупреждал, что отправится в путь раньше, чем Ольга, которой предстоит побыть с его родителями. Так вышло, что его отъезд совпал с днем, когда Ольга поняла, что она беременна. Восторг, который овладел ею при этом известии, смягчил все переживания и душевные терзания первых месяцев брака. Она немедленно рассказала обо всем мужу, надеясь, что он отложит отъезд, однако отложил он его только на день. Нежность, неописуемая нежность окружала теперь Ольгу, нежность была в его поцелуях, в прикосновениях, в той бережности, с которой он не докучал ей ночью своими притязаниями… Ольга, совершенно счастливая, лежала в его объятиях и думала, как было бы хорошо быть беременной всегда. Муж счастлив, она счастлива, их отношения чисты и непорочны, их поцелуи всего лишь нежны, а не мучительны, и теперь она ощущает, что доставила супругу высшее наслаждение — он скоро станет отцом, а этого, всем было известно, Георг страстно желал.

Правда, чтобы сделать постоянным это эйфорическое состояние, ей придется рожать одного ребенка, а потом беременеть другим… И опять возобновятся ночные визиты мужа, и опять она будет ощущать страшный стыд от того, что ему нельзя показывать свои чувства и желания, и опять он будет называть ее про себя лилией без аромата…

На другой день Георг отправился в путь. Ольга должна была последовать за ним спустя две недели. Путешествие следовало рассчитать так, чтобы оказаться в Пирее 19 января — на Крещение. Прибытие молодой, прекрасной, да к тому же беременной королевы в этот день народ Греции должен был воспринять как божественное произволение.