Созданные для любви - Барбара Делински Страница 30

Кэролайн понимала, что Анетт имеет в виду. Джинни не любила ничего яркого — красного, лилового или оранжевого, лишь изредка среди одежды, например, могло попасться что-нибудь серовато-коричневое или цвета слоновой кости, в крайнем случае — розовое или светло-зеленое, но нормой считался спокойный нейтральный бежевый.

— Я хотела, чтобы она мне посочувствовала, — продолжала Анетт, — может, даже немножко всплакнула, чтобы у нее тоже что-нибудь зачесалось, потому что чесалось у меня.

— Джинни никогда не проявляла эмоций.

— Она их никогда не испытывала. Казалось, она составила для себя список вещей, которые полагается делать матерям, и делала все из этого списка только потому, что так положено, потому что этого от нее ждали, а потом вычеркивала соответствующую строчку: дело сделано, обязанность выполнена. Она никогда не выходила за рамки чувства долга и, уж конечно, никогда не ставила себя на наше место. Я же все время это делаю, я все переживаю вместе со своими детьми. Значит, по-твоему, если я беспокоюсь из-за самочувствия Томаса, это неправильно?

Кэролайн так не считала, по ее мнению, Анетт совершенно точно оценила Джинни как мать, даже если она сама несколько перегибает палку в другую сторону.

— Твое участие достойно восхищения, но это еще не повод сломя голову мчаться домой. О Томасе могут позаботиться и другие, он знает, что ты о нем думаешь и переживаешь за него, ведь так было всегда. Он не сомневается, что, если бы не эта история с новым домом Джинни, ты была бы с ним и сейчас.

— Да, я знаю.

— Любовь к матери — самое прочное чувство из всех. Можно любить мать, даже если по-человечески она тебе не нравится. Работая в округе, я достаточно насмотрелась на несчастных, забитых детей, которым надо было бежать от своих матерей куда глаза глядят, но они не убегали. Они оставались с матерями.

— Думаю, любовь не единственная причина.

— Не единственная, но самая сильная. В детстве ты еще не можешь дать название своему чувству; став подростком, начинаешь против него бунтовать, а позже, когда наконец уходишь из родительского дома, думаешь, что перерос его. Но это не так. Можно делать вид, будто любовь к матери — это всего лишь слова, но когда после долгой разлуки встречаешь мать, то вдруг замечаешь, что у нее прибавилось морщин, на руках выступили старческие пигментные пятна. И тебя это волнует. Потом ты получаешь письмо, где она пишет, что ей исполняется семьдесят, и ты понимаешь, что больше не можешь притворяться. Все-таки ты что-то чувствуешь, и это «что-то» живет в тебе, как страх.

Анетт тихо продолжила мысль сестры:

—Поэтому ты берешь билеты, которые она прислала, и используешь их по назначению, хотя тебе совершенно не хочется этого делать.

Кэролайн благодарно улыбнулась сестре, радуясь, что хотя бы в этом вопросе они настроены на одну волну. Затем впереди показался городок, и она снова посвятила все внимание дороге.

Вдоль главной улицы городка выстроились магазины, торгующие продуктами, лекарствами, книгами, скобяными изделиями, почтовыми марками. Анетт пожелала купить сувениры детям, и Кэролайн высадила ее возле универмага, а сама поехала дальше. Свернув за угол, она оказалась на набережной. Здесь, между рыбацкими домиками и магазинчиками снастей, расположились картинные галереи, одновременно служившие художникам мастерскими. Кэролайн насчитала их четыре, хотя старый рыбак, у которого она спросила дорогу, уверял, что дальше есть еще.

Выбрав одну наугад, Кэролайн толкнула покоробившуюся деревянную дверь, шагнула вперед и чуть не упала: пол оказался на два дюйма ниже уровня порога.

—Смотрите под ноги, — запоздало предупредил мужской голос.

Если бы дело происходило в Чикаго, Кэролайн поинтересовалась бы, почему на двери не висит табличка с предостережением, и предупредила, что в случае травмы пострадавший может привлечь хозяев к суду. Но дело было в Даунли, в более чистом и невинном мире, поэтому она промолчала и просто огляделась.

Экспозицию галереи составляли картины, развешанные по грубо обструганным дощатым стенам, причем под каждой картиной на полу стояло еще несколько других, просто прислоненных к стене. Кэролайн увидела пейзажи, морские виды и натюрморты. Все работы поражали колоритом.

— Ищете что-нибудь интересное? — спросил тот же голос.

— Может быть. Я пойму, когда увижу.

Возможно, она уже нашла то, что искала. Ее взгляд выделил одно из полотен, висевших на стене, и все время возвращался к нему. Это было выполненное в довольно свободной манере изображение цветочного луга, причем краски цветов повторяли цвета моря. Она уже представляла, как этот пейзаж будет смотреться на стене в холле у Джинни.

— Вы у нас проездом?

— Не совсем так, я приехала на две недели, — ответила Кэролайн, все еще глядя на картину. Повернувшись, она увидела перед собой бородатого мужчину лет пятидесяти, в синих джинсах и заляпанной красками футболке.

Кэролайн протянула ему руку.

—Кэролайн Сент-Клер, моя мать — новая владелица Старз-Энд.

Художник пожал ей руку, но после некоторой заминки. По-видимому, он не привык здороваться за руку, особенно с женщинами. Однако в его глазах читалось любопытство.

—Джек Айви. Так вы дочь новой хозяйки? Кэролайн кивнула:

—Да. Я приехала вчера.

—Ваша мать тоже приехала?

—Нет, мы ждем ее завтра или послезавтра.

—Правду говорят, что она собирается жить здесь постоянно?

Кэролайн собиралась кивнуть, но передумала. Ее настолько поразила новость о переезде матери, что об остальном она просто не задумалась, например, о том, сколько времени Джинни собирается здесь проводить.

— Возможно. Честно говоря, я сама точно не знаю. Не исключено, что на зиму ей захочется уехать туда, где потеплее. — Кэролайн указала на пейзаж, который привлек ее внимание. — Ваша работа?

— Моя.

— Здесь все картины ваши?

— Нет, не все, сюда приезжает много художников. Я беру на комиссию лучшие работы.

— А кто их покупает? Наверное, в основном туристы?

Художник усмехнулся:

—Если бы я рассчитывал только на туристов, я бы с голоду умер. Нет, есть ребята, которые берут мои картины и продают их в других местах. Они мне неплохо платят.

Кэролайн легко могла себе это представить. Впрочем, Джек Айви не производил впечатления человека, жадного до денег. Скорее он показался ей одним из тех, кто уютнее всего чувствует себя в простой одежде, в окружении привычных, старых, пусть даже сломанных вещей. Картина, над которой он, по-видимому, работал в настоящее время, стояла на старом мольберте. Кэролайн заметила стол — обычную дверь, положенную на козлы, — и швейную машинку, вполне возможно, купленную случайно. В студии не было никаких излишеств, даже, как ни странно, не было ламп. По-видимому, рабочий день художника совпадал со световым, и вряд ли плата за аренду этого помещения была высокой.