Госпожа сочинительница - Елена Арсеньева Страница 3

Прекрасная пани Собаньска даже взяла Мицкевича с собой в путешествие по Крыму!

Правда, с ними третьим лишним был генерал Витт, в то время уже назначенный начальником русских военных поселений на юге… Потом Мицкевич узнает, что именно в эти дни Витт бомбардировал письмами императора Александра, рассказывая об активизации тайного Южного общества, настаивая на немедленном аресте его предводителей Волконского и Пестеля, но Адаму было в те дни наплевать на все на свете свободолюбивые устремления, как русские, так и польские, – он был совершенно полон Каролиной…

Какое, однако, странное совпадение! Та (в Одессе) Каролина, и эта (в Москве) тоже. Но в Одессе он принужден был лишь «объедки» с барского стола подбирать, с первой минуты зная, что эта связь долго не продлится и он рано или поздно получит отставку. А здесь, такое ощущение, можно сделать очень недурную партию.

Вообще, ему давно это приходило в голову: найти в России по-настоящему богатую невесту. Можно поправить свои запутанные финансовые дела, подлатать, как говорится, кунтуш и наточить карабелю… ^[1] Можно внести крупные суммы в дело шляхетского освобождения… Можно обеспечить себе прочные тылы, если это самое дело провалится, чтобы было куда скрыться и зажить привольно, например, в Париже.

Да, пожалуй, стоит дать несколько уроков польского языка этой московской Каролине… А там посмотрим! В конце концов, ему с его мозолистым сердцем, которое после расставания с Собаньской покрылось новыми шрамами, не пристало бояться нескольких булавочных уколов: ведь стрелы Эрота для него не более чем булавки!

Итак, уроки польского…

Человек предполагает, а бог располагает. Для романтика и эгоиста Адама Мицкевича богом была отнюдь не Речь Посполита, о любви к которой он так громко кричал на всех перекрестках. Для него богом, властелином всех поступков и мерилом всех желаний было лишь собственное сердце. И вот на сей раз оно вдруг расположено не на шутку увлечься молоденькой москвитянкой с длинными русыми косами, окрученными вокруг головы, и серьезным взглядом исподлобья.

Адам почти влюбился и сам не мог понять, как это произошло. У простушки оказался совершенно гениальный темперамент! Интересовал ее только один, как выражаются люди умные, пласт лексики: слова любви. Она спрашивала, как по-польски «черные глаза», «я никого не видела красивей вас», «я счастлива этой встречей, которая перевернула мою судьбу», «я потеряла свое сердце»… Адам вообразить не мог, что невинная шестнадцатилетняя, а может быть, даже еще пятнадцатилетняя девица способна воспламенить опытного человека таким простым способом, как переводы с русского на польский и наоборот! И, разумеется, если двое беспрестанно обмениваются любовными признаниями (даже если делают вид, будто их интересуют только орфография и пунктуация), это может очень далеко завести их по пути искушения!

Например, берет тебя вышеупомянутая девица за руку и прикладывает к своему белому плечику (и даже чуточку ниже!), чирикая при этом:

– Как будет по-польски: «Мое сердце сильно бьется»?

И ты понимаешь, что не можешь ей ответить просто потому, что вдруг забыл родной язык…

Спустя несколько уроков Киприан Дашкевич, которого Адам сначала брал с собой (ради соблюдения приличий), принужден был все чаще занимать разговорами Карла Ивановича (обоих приятелей очень ласково принимали в доме Янишей на Мясницкой), в то время как учитель и ученица засиживались в кабинете. Слова «объятия», «поцелуй», «нежность» изучались с особенным пылом…

Адам, выходя из кабинета, встречал добродушный взгляд Карла Ивановича (папенька и заподозрить не мог, какая, оказывается, штучка – его дочь!) и укоряющий – Дашкевича. Адам обнаружил, что его серьезный друг влюбился в Каролину. Влюбился от всей души, а не так, как он, вечный ветреник.

Может быть, стоит отойти в сторону? Ах нет, это будет жестоко. И не только по отношению к девочке (разлука с Адамом, конечно, разобьет ее сердце, иначе просто не может быть!), но и по отношению к себе самому.

Вдобавок Мицкевич никак не мог досконально выяснить материальное положение Янишей и возможности будущего приданого. Все-таки любимая дочь родителей, любимая племянница щедрого дядюшки, брата мадам Яниш… Но об этом дядюшке ходят по Москве слухи как о скупце. Кроме того, он очень англичанин (по матери Каролина была на четверть англичанкой) и не переносит поляков…

Словом, Адам совершенно растерялся. Когда он находился рядом с Каролиной и читал в ее глазах совсем недетскую страсть, видел трепет ее тела, он думал только о ней и готов был сделать предложение хоть сейчас. Но ведь недаром Москву во все времена называли ярмаркой невест! На каждом шагу Адам встречал красавиц, причем многие из этих красавиц были готовы к самым нежным отношениям, многие обладали богатым приданым…

Например, Екатерина Бакунина, дочь сенатора. Одно время Адам не в шутку разрывался между нею и Каролиной. Потом вдруг перестал ездить к Бакуниным, сел да и написал другу своему Пшеславскому:

«Я попросил бы ее руки, если бы меня не удерживали существенные резоны. С тобою я не стану скромничать. Я не могу не сознавать, что глаза моего народа обращены на меня, я обязан оглядываться на его мнение. Что бы сказали мои земляки, если бы я женился на русской боярышне, дочери сенатора, родственнице великого Кутузова и родственнице одного из министров? Никто из поляков не понял бы этого иначе, как приписывая мне низкие и отвратительные побуждения. Я не вправе так ронять себя, от этого потерпел бы дух всего моего народа!»

О конечно, польщизм ^[2] поляка Мицкевича был силен сверх всякой меры. Однако в письме Пшеславскому он сделал хорошую мину при плохой игре: ему, нищему мятежнику, хоть и блестящему поэту, никто и никогда не отдал бы «правнучку Кутузова».

Значит, оставалась Каролина Яниш?

Да. А еще прехорошенькая Иоанна Залесска, и панна Крассовска, и Церлина Шиманска, дочь старинной знакомой Адама, известной пианистки… И маменька Шиманска тоже, представьте, еще недурна собой… Но, главное, все они, другие, были свои, католички, не то что православная Каролина.

Да, ах, какая досада: Яниши исповедовали православную веру! Конечно, Адам был уверен, что ради него Каролина пойдет на все, даже обратится в католичество, однако сомневался, нужны ли ему и ей такие сложности. Сомнения возникли в тот день, когда до него дошли слухи, будто дядюшка Каролины начал угрожать: если любимая племянница свяжет себя с неугодным ему человеком, он не просто не даст ей приданого (хотя и обещал обеспечить ее на всю жизнь!), но и лишит содержания всю семью.