Наваждение - Елена Ласкарева Страница 3

Убедившись, что девятилетний братишка Игорек уже мирно посапывает, она босиком прокралась к раскрытому окну и первым делом передала наружу растоптанные туфельки, а уж потом сама перешагнула через подоконник.

Какая удача, что они живут на первом этаже! Повезло и с тем, что семья Криницыных небогата и воров опасаться нечего, а потому незачем ставить на окна защитные решетки, как у многих соседей. А значит — можно тайком от родителей встречаться ночью с Димой.

Катина мать была женщиной строгих правил и, узнай она о поздних отлучках дочери, непременно обвинила бы ее Бог знает в каких грехах.

А грехов-то и не было. Было только чистое, пронзительное счастье…

Сильные заботливые Димкины руки подхватили Катюшу и так аккуратно опустили ее, что ступни сами скользнули прямо в туфли.

Не сговариваясь, двое влюбленных сразу направились к «своему» местечку — детской площадке в соседнем дворе, которая в это позднее время всегда пустовала.

Сиденье у висячих качелей было только одно, да и то узенькое. Но разве это помеха, когда двое любят друг друга? Совсем наоборот.

Дмитрий усаживался на шаткую дощечку, Катюша устраивалась у него на коленях. Она обхватывала его за шею, чтобы не упасть, а он сцеплял руки на ее талии.

Когда сладкая истома, накатывавшая на них во время этих целомудренных юношеских объятий, становилась нестерпимой и пугающей, они пересаживались на тяжелую наземную качалку, сваренную из гнутых водопроводных труб, — по разные стороны, на расстоянии друг от друга.

И, поочередно отталкиваясь от земли ногами, говорили, говорили, говорили…

… — Приятно слышать. А что еще тебе во мне нравится?

— Все!

— Катюха, глупая, так ведь неинтересно. Найди какой-нибудь недостаток.

— Но их у тебя нет…

— Хоть один!

— Ну… может, имя.

— Вот еще, придумала! Дмитрий — чем плохо? Был Дмитрий Донской, к примеру. По-моему, звучит.

— Да нет же, Дмитрий — это чудесно. И Дима, и Митя хорошо. Но ребята ведь зовут тебя Димон, а это вроде собачьей клички, мне всегда становится неприятно.

— Гм… Ты, пожалуй, права. Димон, ко мне! Димон, апорт! Димон, фу! Действительно, фу. Знаешь что, давай переиначим Димона — на Демона. Это будет романтично, похоже на сценический псевдоним.

— Демон? Здорово. Как у Лермонтова. Жаль, что родители меня не назвали Тамарой.

— Эх ты, троечница моя. Тамару ведь Демон погубил. Не читала, что ли?

— Почему не читала? Даже наизусть какие-то кусочки помню.

— И я помню. «Я тот, которому внимала ты в полночной тишине…»

Катя просияла от того, что им запало в память одно и то же место. Сейчас она совсем забыла, что именно этот отрывок учительница литературы задавала им выучить наизусть.

Она с готовностью подхватила, и дальше они читали дуэтом:

…Чья мысль душе твоей шептала,

Чью грусть ты смутно отгадала,

Чей образ видела во сне.

Я тот, чей взор надежду губит;

Я тот, кого никто не любит;

Я бич рабов моих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы,

И, видишь, — я у ног твоих.

Тут Дима запнулся: он закончил школу год назад, и теперь, достигнув совершеннолетия, ждал призыва в армию. Предметы школьной программы были для него, естественно, уже так далеки!

Но восьмиклассница Катя помнила и дальше:

Тебе принес я в умиленье,

Молитву тихую любви,

Земное первое мученье

И слезы первые мои.

— Вот видишь, Демон же нечаянно! — с горячностью воскликнула она. — Он любил Тамару. Как умел, так и любил. Просто такой уж он был, что от его поцелуев умирали. «Он сеял зло без наслажденья»!

— Все равно. — Дмитрий был непреклонен. — Я бы не хотел так поступить с тобой, даже нечаянно. Чтобы ты от моих поцелуев умерла? Нет уж!

— А я от них умираю, — прошептала Катя, прикрыв глаза. — Каждый раз. И если вдруг тебе потребуется — готова умереть по-настоящему.

Это прозвучало так искренне, с такой любовью, с таким безграничным доверием, что у парня перехватило горло, и он даже закашлялся.

— Ах, помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела! — наконец пропел он, переводя разговор в иное русло. — Мы же еще не старики, Катюха! Мне восемнадцать, а ты и вовсе ребенок. Маленькая глупышка.

— Почему глупышка… Конечно, я не такая умная, как ты, но…

— Не спорь со старшими. Ты у меня — пока несмышленыш. Вот отслужу, а ты к тому времени постарайся поумнеть, и тогда мы с тобой…

— А мы и тогда будем с тобой, правда ведь? Мы ведь не расстанемся, как ты считаешь?

— Что за вопрос! Или ты себе кого-то другого присмотрела?

— Я?!

«Не расстанемся с ним никогда, никогда, никогда! И раз мой Демон тоже так считает — значит, это и есть истина.

Я слышала выражение: Бог есть любовь.

В Бога я не верю, но… до чего же это правильно! И так красиво, даже дрожь пробирает… Не знаю, правда, кто это сказал…

А все-таки мне немножко не по себе становится от этого нового имени, которое Дима себе придумал, — Демон. Наверное, я просто трусиха.

Одно слово: Тюха…».

— …Криницына, опять в облаках витаешь? — раздраженно повысила голос учительница. — Экзамены на носу! Чует мое сердце, не перейти тебе в девятый класс.

— А? — Катя встрепенулась и перевела взгляд с окна на школьную доску.

Пытаясь сообразить, что за чертеж изображен мелом на черном фоне и о чем соответственно ее спрашивают, она принялась нервно теребить пушистый кончик длинной пепельной косы.

— Треугольники называются подобными, если… если… они похожи. Только один большой, другой поменьше, вроде как мама с ребеночком.

Восьмой «А» грохнул.

Катя растерянно уточнила:

— Или папа.

Одноклассники едва не падали с парт. Слышались выкрики:

— Все ясно: Криницына надумала ребенка завести!

— Только подходящего отца никак не выберет!

— Был один кандидат, да вчера в армию забрали!

— Не горюй, Катька, мы тебе другого, с высшим образованием подыщем!

— Нет, лучше с большими деньгами!

— Нет, лучше с большим-пребольшим… сами понимаете чем!

— Давайте смотр-конкурс устроим! С обмером! Создадим отборочную комиссию, чтоб все объективно, никакого блата! Какой у нас будет проходной балл?