Девять месяцев из жизни - Риза Грин Страница 3

– Это плохая выучка. У Ди-Джей все отлично получается, только Би-Джей ее все время путает. Она передние повороты делает, когда надо делать задние.

Я изображаю понимающую улыбку и киваю головой, чтобы продемонстрировать свою заинтересованность.

На протяжении забега трех следующих собак я совсем теряю нить событий и отдаюсь мечтам о бледно-розовой юбке с оторочкой из белого шитья, которую я видела в витрине «Барнис» и которая явно будет моей первой покупкой в эти летние каникулы. Я уже начинаю представлять, как восхитительно она будет смотреться с белой сумочкой от Гуччи, что я себе прикупила к четвертой годовщине нашей свадьбы, но меня грубо прерывают вопли Эндрю, привлекающего мое внимание к соревнованиям.

Я включаюсь в реальность и вижу, что пришла их очередь бежать. Эндрю расположился метрах в десяти перед Зоей, которая сидит у первого барьера, сгруппировавшись, как пловец перед прыжком. Не отрывая глаз от хозяина, она напряженно ждет его команды. Наконец Эндрю готов и машет ей рукой:

– Хорошо, Зоя, пошла!

Моя маленькая пшеничная принцесса срывается с места, будто ею выстрелили из пушки, и, должна вам сказать, прекрасно бежит. Она перепрыгивает через все барьеры, поворачивает направо, когда Эндрю показывает направо, поворачивает налево, когда Эндрю показывает налево, пролетает все препятствия, как мячик от пинг-понга, добегает до Эндрю и садится у его ног в ожидании заслуженной награды со вкусом орехового масла. Я лопаюсь от гордости и бешено аплодирую, как будто ее сейчас возьмут в высшую лигу.

Когда Зоя расправляется со своей наградой, оба бегут ко мне. Я катаюсь по траве в обнимку с Зоей, а Эндрю топчется вокруг в ожидании своей доли комплиментов.

– Ну, ты видела, видела? Как бежала, а? Я ведь здорово ее натаскал, да?

– Прекрасно натаскал, милый. Вы оба просто великолепны. Вас пора на телевидении снимать.

Могу поспорить, что он считает это лучшим комплиментом, который я могла бы ему отвесить.

– Ты серьезно так думаешь?

– Совершенно серьезно, – говорю я, и он расплывается в улыбке.

Мне остается только завидовать – вряд ли кому-нибудь с такой же легкостью удастся ублажить меня. А жаль, это облегчило бы жизнь нам обоим.

Занятия окончены, мы забрасываем нашу звезду аджилити домой и направляемся прямо в ресторан. Джули и Джона еще нет, вечер выдался чудесный, и мы ждем их на улице. Через несколько минут Джон выруливает к входу в ресторан, и Джули выходит из машины. Насколько я люблю Джули, настолько же меня раздражает – то, как она одевается. Всегда такая аккуратная и адекватная, стиль «Энн-Тэйлор-встречается-с-Лорой-Буш». Ей не хватает нормального женского чутья. Ну, вы понимаете, что я имею в виду – бесконечные жемчуга, джинсы на талии, которые сидят ровно на талии, немыслимое количество костюмов-двоек, педикюр по последней педикюрной моде. И волосы. Волосы у нее всегда одинаковые. Идеально ухоженные, оптимально подстриженные, сияющие, натурального каштанового цвета и непременно уложенные. Она вечно выглядит так, будто идет на званый обед или на заседание попечительского совета.

Пока Джули подходит к тому месту, где мы стоим, я успеваю быстро окинуть ее оценивающим взглядом (собственно, так делают все женщины независимо от того, насколько близкие отношения связывают их с объектом этого взгляда, – и не надо притворяться, что вы так не делаете). Оглядев ее с головы до ног, я не могу не отметить, что выглядит она несколько полновато. Блузка на животе сходится с трудом, да и вся она какая-то слегка раздутая. Впрочем, в остальном все как обычно. Поэтому я делаю то, что делает любая хорошая подруга в такой ситуации: мы целуемся, я говорю, что она прекрасно выглядит, и спрашиваю, не похудела ли она. Джули смотрит на меня так, будто я сказала что-то совсем уж глупое:

– Нет! Ты что, смеешься? – Я вижу, как они переглядываются с Джоном. – На самом деле мы хотели вам кое-что сообщить. – Она делает драматическую паузу – Я беременна. У нас будет ребенок!

Беременна! Моя первая мысль – так, ну теперь понятно, почему толстая. Вторая мысль – черт, теперь она все время будет говорить о детях. Я издаю радостный вопль и кидаюсь ее обнимать:

– Боже мой, как здорово! Поздравляю! Как я за тебя рада! И какой у тебя срок?

– Сегодня – четыре месяца. Я просто умирала как хотела рассказать тебе, но это надо было сделать при встрече. А мы уже месяц не виделись.

Четыре месяца! Я перенастраиваю параметры своего критического взгляда и снова смотрю на ее живот. Я знаю множество людей, у которых есть дети, но, не считая кузины, которую не видела уже десять лет, мне никогда не доводилось общаться с беременными. Четыре месяца, по моим понятиям, – это много, а она совсем не выглядит беременной. Она выглядит так, будто на ней блузка на размер меньше. Мне ужасно интересно: это нормально, или это обычное везение Джули? Но спрашивать не хочется.

Я смотрю на Эндрю, который весь расплылся в улыбке и обнимается с Джули и Джоном, будто провожает их в дальнее странствие. Я слышу, как скрипят мозги в его маленькой головке, и надеюсь, что там не возникают всякие глупые идеи. Должна признаться, детский вопрос – это больное место в наших отношениях, потому что он хочет детей, а я нет. Точнее, он думает, что хочет, а я знаю, что не хочу. Собственно говоря, что он вообще знает о детях? Начнем с того, что у него просто нет ни одного знакомого моложе пятидесяти, у которого были бы дети, и вся информация о детях, которой он обладает, исходит из кино и телевизора и – приходится ему напоминать, когда об этом заходит речь, – является художественным вымыслом. Ну да, я понимаю, это круто, когда какая-нибудь кинозвезда отплясывает в спальне с парочкой пятилетних ангелочков, распевая умильную песенку в щетку для волос вместо микрофона, но так не бывает.

Что касается меня, я-то с детками работаю каждый день. С настоящими, из реальной жизни, испорченными, наглыми детками, которым никто никогда не говорил «нет». И я вижу, что происходит с их родителями. Эти несчастные – я уверена – когда-то были вполне нормальными людьми и имели вполне нормальную жизнь, а потом просто исчезли, растаяли, сократились до двухмерной картинки под названием «родители». Они каменеют от ужаса при мысли, что ненаглядное чадушко может их возненавидеть, и превращаются в скулящих и хныкающих неврастеников, которые ни на секунду не допустят, что деточка в чем-то не права, и сожрут с потрохами каждого учителя, завуча и директора, лишь бы их, не дай бог, не разубедили в этом. Или они становятся настолько безучастными и беспомощными, что приходят в ужас, когда им напоминают, что у них есть дети, особенно когда эти самые дети подожгут сортир в отеле во время выпускного вечера или организуют преступный синдикат по подмене результатов выпускных экзаменов. В общем, вы сами понимаете, насколько я горю желанием все бросить и заняться выращиванием собственных детей. Все, что я говорила, конечно, касается подростков, и перед этим надо будет еще пройти через первые зубки, первые шаги и первый класс. На все это уходит столько времени и сил, а я и так, знаете ли, весьма занятая девушка.