Рабыни дьявола - Жюльетта Бенцони Страница 3

– Он об этом ничего не узнает. Мы едем скромно, и я прохожу как ваша племянница.

Это было так. Для большей безопасности Жоливалю удалось с помощью Талейрана выправить для себя паспорт, в котором была записана его племянница Мария. Но виконт разъяренно пожал плечами.

– А ваше лицо? Вы думаете, его никто не заметит? Однако, несчастная, надсмотрщики из эскорта уже три дня назад засекли вас! Поэтому я умоляю: никаких театральных представлений, никаких жестов, которые могут привлечь внимание. Итак, хотите вы или не хотите, вы будете спать как все, в харчевне!

Укротив недовольство, Марианна уступила, но договорилась, что пойдет в харчевню после прибытия каторжников. Ей было невыносимо отказаться от возможности увидеть Язона.

– Меня не заметят, – сказала она. – Там уже собралось столько ожидающих…

И это тоже было так. В деревнях знали точные даты прохождения обоза, и он привлекал повышенное внимание крестьян. Они сбегались из всей округи к месту его остановки и часто сопровождали в конце дороги. Некоторые из сострадания, чтобы дать каторжникам какую-нибудь еду, старую одежду или несколько мелких монет. Но большинство приходило туда, чтобы развлечься и найти в их повседневной скуке порядочных людей мощную поддержку при виде покаранных отщепенцев и нищеты, которой самые бедные никогда не испытывали.

Маленькое местечко было забито людьми, но самые злобные, или самые осведомленные, уже заняли места около сарая. Дело в том, что перед ночным отдыхом каторжники должны были подвергнуться обыску, очень тщательному, который в дальнейшем облегчит надзор. На остальных этапах удовлетворятся только проверкой оков и ощупыванием. Марианна проскользнула в толпу со следующим по ее пятам Жоливалем.

Издалека послышалось приближение обоза. Ветер донес шум, крики, пение, смешивавшиеся при прохождении Сен-Сира с возгласами добропорядочных граждан. Затем из-за последних домиков показались два конных жандарма с перекрещивающимися на груди белыми перевязями. С мрачным видом они ни на кого не смотрели, тогда как следовавшие за ними охранники улыбались толпе, словно они были героями необычайно веселого спектакля. Следом показалась первая повозка.

Когда все пять колымаг выстроились на поле, заключенных заставили сойти на землю, и начался обыск, в то время как внезапно, словно он только и ждал сигнала, снова полил дождь.

– Вы действительно собираетесь остаться здесь? – прошептал Жоливаль на ухо Марианне. – Предупреждаю, что это зрелище не для вас, и было бы лучше…

– Раз и навсегда, Аркадиус, прошу вас оставить меня в покое. Я хочу видеть, что ему сделают.

– Как вам угодно! Вы увидите! Но я предупреждал вас…

Она гневно пожала плечами. Но прошло всего несколько мгновений, и она отвела глаза и опустила голову, сгорая от невыносимого стыда. Ибо, несмотря на холод и дождь, заключенных заставили полностью раздеться. Стоя в железных ошейниках босыми ногами в грязи, они подверглись обыску слишком унизительному, чтобы не быть дополнительным наказанием… Пока один охранник проверял одежду и обувь, другой осматривал рот, уши, ноздри и даже некоторые более скрытые места… Каторжники и в самом деле умели прятать в крохотных футлярах маленькие напильники, лезвия или часовые пружины, которыми меньше чем за три часа могли перепилить оковы.

Покраснев до корней волос, Марианна не отводила взгляда от своих ног и травы между ними. Но вокруг нее веселились вовсю, и женщины, в большинстве своем досужие кумушки, подробно разбирали анатомические достоинства заключенных в таких вольных выражениях, что их постыдился бы и гренадер. Ошеломленная, Марианна хотела возвратиться и повернулась, чтобы просить Жоливаля увести ее, но возбужденная в высшей степени толпа разъединила их, и, даже не поняв как, она оказалась в первом ряду зрителей. В давке закрывавший ее голову капюшон стянули назад, и внезапно она увидела прямо перед собой Язона.

Расстояние между ними было не столь велико, чтобы он не мог ее узнать, и в самом деле она увидела, как мгновенно исказилось его лицо. Оно посерело, а полные гнева и стыда глаза стали просто страшными. Он сделал неистовый жест рукой, прогоняя ее, и закричал, не обращая внимания на обрушившиеся на его спину удары бича:

– Убирайся!.. Убирайся немедленно!..

Марианна хотела ответить, сказать, что ее единственным желанием было страдать вместе с ним, но уже чья-то железная рука схватила ее и непреодолимо потащила назад, не обращая внимания на то, что причиняет ей боль. Получив несколько пинков и ушибов, Марианна оказалась за спинами всех этих вопящих людей перед лицом позеленевшего от ярости Жоливаля.

– Ну, вот! Вы довольны! Вы увидели его? И к тому же вы предстали перед ним как раз в ту минуту, когда он сто раз предпочел бы умереть, чем показаться вам! И это то, что вы называете «разделить его испытания»? Хватит с него того, что он уже перенес!

Ее нервы не выдержали, и она разразилась рыданиями, почти конвульсивными.

– Я не знала, Аркадиус! Я не могла знать, догадаться о такой подлости! Толпа заволновалась… меня вытолкнули вперед, хотя я и не смела больше смотреть…

– Я вас предупреждал! – безжалостно продолжал Жоливаль. – Но вы упрямей мула! Вы не хотите ничего ни слышать, ни понять! Право слово, можно подумать, что вам нравится истязать себя!

Вместо ответа она бросилась ему на шею и заплакала навзрыд, да так отчаянно, что он смягчился.

– Ну!.. ну! Успокойтесь, малышка! И простите мою вспышку, но я выхожу из себя, когда вижу, как вы только добавляете себе огорчений!

– Я знаю, друг мой! Я знаю!.. О, как стыдно мне!.. Вы не можете себе представить, как мне стыдно! Я оскорбила его, я причинила ему боль… я… я, которая готова отдать жизнь.

– Ах, нет! Не начинайте снова! – запротестовал Жоливаль, осторожно отрывая Марианну от своего плеча. – Мне все это уже давно знакомо, и, если вы сейчас же не успокоитесь, если вы немедленно не прекратите водить ножом по вашей ране, клянусь честью, что я надаю вам пощечин, как сделал бы это своей дочери! Пойдем теперь, вернемся в деревню, тьфу, – в харчевню!.. Вы мне совсем забили голову!

Снова схватив Марианну за руку, он заставил ее идти за собой, не обращая внимания на слабое сопротивление и попытки обернуться к сараю. Только дойдя до первых домов, он отпустил ее.

– Теперь обещайте, что придете в харчевню сейчас же и без всяких фокусов!

– Чтобы я пошла одна? Но, Аркадиус…

– Никаких «но, Аркадиус»! Я сказал: идите! А я вернусь туда!

– Вернетесь? Но… зачем?

– Чтобы посмотреть, не смогу ли я, сунув немного денег надсмотрщику, сказать Бофору несколько слов? А также отдать это!

Раскрыв плащ, Жоливаль показал буханку хлеба, которую он держал под рукой. Марианна перевела взгляд с хлеба на слишком блестевшие глаза своего друга. Снова ей захотелось заплакать, правда, по другой причине, но она удержалась и даже улыбнулась. Очень вымученной улыбкой, конечно, которая пыталась выглядеть смелой.