Любить нельзя - Ева Ройс Страница 3

– Куда ты меня… неженка? Ответь, черт подери!

– В постельку. Куда еще-то? – ворчала я в ответ, пыхтя.

Отдыхая каждые пару метров, я все же дотащила Марка до его комнаты. Хуже всего оказалось на лестнице, где брат на несколько минут вырубился и я его едва не уронила, но справилась.

Ему было плохо: тошнило, знобило, поднялась температура. Мне стало так страшно, хотела вызвать скорую, но… Но понимала: отец тогда узнает, и Марку достанется. Папа и так держится из последних сил, а если узнает про эту выходку, то боюсь представить, что случится.

Мне пришлось прятать его от отца и сидеть у его постели всю ночь, не смыкая глаз. Я поила его водой, потратила на него весь активированный уголь из аптечки и безумно обрадовалась, когда его состояние хоть немного улучшилось. Спал он беспокойным сном: просыпался каждые полчаса, в полубреду звал маму, говорил, что любит ее или же наоборот, ругался матом. Убегал от кого-то во сне, плакал и просил остановиться.

– Мамочка, это ты? – хриплым от слез голосом говорил он, ловя мою ладонь и целуя сухими губами. – Мамочка…

Я смотрела на бледное красивое лицо и отчаянно думала, что же могло произойти с подростком, чтобы его… сломить. У Марка не было сил держать свою ледяную маску и плотную оборону из колючих фраз, и я видела его настоящего. Мальчика с кошмарами, со странным шрамом на ребре, который он даже в полубреду пытался скрыть от меня ладонью, и с кучей тараканов в голове.

В тот день я оставила его лишь раз, чтобы приготовить ужин и встретить папу. Конечно, он задал закономерный вопрос:

– Где Марк? Позови его, Поля.

Прикусив губу, замялась и осторожно ответила:

– Он спит.

– В половину восьмого? – не поверил мужчина. – Даже если и спит, то разбуди его. Нам надо поговорить.

Естественно, не пошла будить, села рядом с отцом и мягко спросила:

– Что-то произошло?

– Меня пятый раз за последние две недели вызывают в школу, – устало ответил родитель. – Снова отвратительное поведение, несколько драк и хамское отношение к учителю. Разбуди его, я сказал.

Я вдохнула побольше воздуха и впервый раз солгала отцу:

– Марк сегодня заступился за меня. Я гуляла, ко мне подошел какой-то парень и требовал отдать телефон, а тут брат и… И вот. Марку тоже немного досталось, – вспомнила синяк на скуле. – Он сейчас отдыхает.

На него мои слова произвели впечатление. Марк и встал на мою защиту! Па всполошился, хотел чуть ли не врача вызвать, но я уговорила дать брату поспать и заверила, что все хорошо.

– Ладно, значит, отложим разговор, – заключил Довлатов-старший. – И я рад, что вы с ним нашли общий язык, Поля.

Нервно улыбнулась. Когда Марк спит, то мы действительно находим общий язык. Язык обоюдного молчания.

Впервые мы с братом находились настолько близко столь продолжительное время, при этом не поругавшись. Он, успокоившись, крепко заснул, а я просидела еще немного, глядя на него, но затем и мои глаза закрылись. Совсем не помню, как перебралась в постель Марка, но проснулась я рядом с ним и укрытая одеялом.

Если бы кто-то еще неделю назад сказал, что мы с ним будем спать на одной кровати, я бы ответила, что у шутника больное чувство юмора. Серьёзно. А если бы кто-нибудь сообщил мне, что после этого случая между нами возникнет дружба, то я послала бы уже прямиком в Аркем*. Однако, как бы нереально это звучало, мы действительно внезапно сблизились. Медленно, по чуть-чуть, преодолели ту пропасть, что разделяла нас. Оказалось, что у нас с Марком немало общего: он любил читать и с ним всегда было интересно разговаривать, он фанател от тех же комиксов, что и я, интересовался астрономией, неплохо знал математику и начал изредка помогать мне с трудными задачами.

Марк стал моим другом. Возможно, даже кем-то больше, чем друг, потому что… Сложно объяснить, подобное только чувствуется. Когда сжимают твою руку, выражая поддержку, улыбаются – нежно, ласково, обнимают, будто пряча от всего мира, с интересом слушают, как прошел день, и дают советы.

А как-то он подошел ко мне после ужина и, походив вокруг да около и немного помявшись, спросил:

– Поля, а ты не можешь, пожалуйста… со мной поспать?

При этом он выглядел несколько смущенным, что для Марка совсем не типично. Да, он, конечно, поменял ко мне свое отношение, но сам абсолютно не изменился. Я его и не пыталась изменить, лишь просила быть более мягким и поменьше грубить.

– Мне иногда снятся… неприятные сны, – продолжил Марик. – А рядом с тобой мне всегда лучше.

"Рядом с тобой мне всегда лучше" – наверное, это самые милые и трогательные слова, что мне говорили.

– Могу, конечно, – я широко улыбнулась. – И мы будем сегодня смотреть…

– Никаких девичьих соплей! – предупредил меня брат.

Я закатила глаза:

– Я всего лишь раз захотела посмотреть подростковую драму, а ты уже перечислил меня к сентиментальным девам.

– Угу, – хмыкнул он. – Только забыла одну маленькую деталь: ты приобщаться к киношедевру пожелала со мной, и я терпел два часа концентрированную розовую чепуху.

– Да ну тебя, – отмахнулась я. – Ладно, сам тогда выберешь фильм.

– Я люблю выбирать, – ухмыльнулся Марик, явно задумав показать мне какой-нибудь ужастик.

– Только не… – начала я, уже понимая, что крупно попала.

– Поздно, Поля, поздно!

Потом мы не раз ложились вместе. Мое розовое одеяло уже привычно смотрелось на черном постельном белье Марика. Мне тоже с ним спалось спокойно и уютно, а его запах стал родным.

***

Я сидела на лавочке в кладовой школы и сквозь слезы смотрела на тетрадь с огромной двойкой. Моей первой двойкой.

Шлеп!

И большая капля упала на линованную поверхность, размазав красную пасту. Мгновенно стерла ее и отложила тетрадку, чтобы не портить еще сильнее.

Все плохо, все просто плохо…

Дверь скрипнула, заставив меня вздрогнуть, я резко повернулась, но выдохнула: это Марк.

– Эй, маленькая, ты чего сырость развела? – взгляд ярких зеленых глаз остановился на плохой оценке. – Из-за такой ерунды?

Я лишь всхлипнула.

Марик подошел ко мне, устроился рядом, обняв за плечи.

– Хочешь, мы вместе сегодня сделаем это задание, и ты завтра покажешь учителю? Обещаю, что он дар речи потеряет от твоего безупречного сочинения. Зуб даю… Хотя он мне самому нужен, потому дам зуб Алексея Михайловича, он учитель, ему и страдать.

– Ты невыносим, – фыркнула я.

– А ты плакса, – он осторожно повернул меня к себе и стер влагу с лица. – Вот так. А теперь улыбнись для меня. Давай, малышка.