Под небом Парижа - Дана Делон Страница 3

– Дай помыть руки! – возмущаюсь я и бегу в ванную в коридоре. Эль следует за мной.

– Господи, неужели ты правда здесь! Три года, Марион! Как ты могла уехать на три года!

– Не говори так, словно эти три года мы вовсе не виделись. Этой зимой кто-то навестил меня в Оксфорде, – решаю пошутить я, и она меряет меня взглядом.

– Еще бы, если бы я не приезжала к тебе, то мы бы вообще не виделись!

Мы выходим в коридор, и я качаю головой.

– Неправда…

– Правда!

– Девочки, не спорьте, – вмешивается моя мама и точно так же, как и Эль, набрасывается на меня с явным намерением задушить на радостях.

– Марион, ты совсем обнаглела! – причитает мама и крепче стискивает меня в объятиях. – Разве можно не приезжать домой столько лет? Как ты вообще до такого додумалась?

– Мам, не начинай, – прошу я и тоже обнимаю ее в ответ. Каждый наш телефонный разговор заканчивался этими словами. Она так отчаянно пыталась заставить меня вернуться, что мне становилось не по себе. Вначале мама мило и по-доброму уговаривала, спустя какое-то время начала злиться, и на смену уговорам в конечном итоге пришли угрозы и ультиматумы. Но ничего из этого не сработало. Лишь в конце этого учебного года я поняла, что выжата как лимон и что мне необходимо приехать домой. Сдерживать тоску уже было невозможно. Семья. Всего одно слово, но как многое скрывается за ним.

– Ты так похудела, – оглядывая меня, замечает мама, – вся осунулась и выглядишь уставшей.

– Не начинай, Мари, – перебивает ее Антуан. – Выглядишь восхитительно! – тут же добавляет он, поворачиваясь ко мне.

Но я знаю, что это не так. Круги под глазами почти черные, цвет лица серый. На мне черная толстовка и широкие штаны, а на ногах кеды, которые я тут же снимаю и ставлю в самый угол обувницы, чтобы они не сильно бросались в глаза. Эстель тоже смотрит на меня с беспокойством. Она знает, что толстовки я ношу, только когда мой моральный дух опускается на самое дно. А кеды на мне, наверное, и вовсе увидела впервые.

– Я пойду прилягу – правда устала, – произношу я, чувствуя, насколько опустошена после перелета и такого бурного приветствия.

– Конечно-конечно. – Антуан отступает, позволяя мне пройти. Мама хочет что-то сказать, но он останавливает ее и жестом показывает «тихо». Я благодарна ему за чуткость.

– Я с тобой! – тут же вмешивается Эль и берет меня под руку. Ее Антуан даже при всем желании не сможет удержать, о чем прекрасно знает и поэтому даже не пытается.

Мы проходим в мою комнату, я оставляю чемодан прямо у двери и, не раздеваясь, падаю на кровать. В комнате чисто, пахнет свежим бельем, а на прикроватном столике в вазе стоят чудесные пионы. Здесь ничего не изменилось. Все мои вещи лежат так, как я их оставила. На стенах фотографии и постеры. В комнате все на месте. Будто я и не уезжала. Только не хватает моего вечного беспорядка, хаотически возникающего то в углу комнаты, то на столе, то в платяном шкафу. Но совсем скоро и это изменится. Мне нужен один вечер.

Я делаю глубокий вдох. Так приятно находиться дома… На глазах выступают слезы, и я зажмуриваюсь.

– Что с тобой, Мар? – Эстель ложится рядом со мной. Ее светлые волосы рассыпаются по подушке рядом с моими каштановыми.

– Устала, – честно признаюсь я, – учеба – это ад на земле. Особенно учеба в Оксфорде.

– Тогда стоит порадоваться тому, что это позади!

– Ага…

– Ты же не планируешь поступать там на магистратуру? Ты же не бросишь меня снова?

Я слышу недовольство в голосе Эль и не могу винить ее за это. Три года назад я просто уехала, так как нуждалась в том, чтобы побыть одной. Но мы с Эль больше чем сводные сестры, мы лучшие подруги. Она самый близкий человек в моей жизни. А я так резко уехала и так долго не возвращалась. У нее есть все основания злиться.

– У меня пока нет никаких планов, – уклончиво отвечаю я.

– А как там твой парень?

– Какой из них?

Эстель усмехается:

– Тот блондинчик.

– Они все блондины, Эстель… – Я замолкаю, но, встретившись с ее взглядом, честно признаюсь: – Порой мне кажется, что я ищу замену… И получаю копию, которая никогда не сравнится с оригиналом.

Она молчит, а затем находит мою руку и крепко сжимает.

– Он сегодня вечером будет здесь. Поэтому будь готова.

Я закрываю глаза, и в голове вспыхивает его образ. Стараюсь скрыться от него, но он настигает меня вновь и вновь. Волнение накрывает меня, и я чувствую, что начинаю сильно нервничать.

– Я не хочу его видеть. – Знаю, что звучу по-детски капризно, но не могу сдержать этот порыв.

– Он все равно придет. Тебе придется его увидеть, рано или поздно, – тихо шепчет Эстель у меня над ухом.

– Лучше поздно.

– Три года, Марион. Это и есть поздно…

* * *

– Марион, месье Арно прибыл, чтобы взять у тебя мазок! – доносятся до нас крики моей мамы. Я встаю с постели.

– Пойду сдам тест.

– А я пойду посмотрю, что готовят на ужин, – отзывается Эль.

Я прохожу в зал. Месье Арно на вид лет пятьдесят. Он стоит перед камином и, жестикулируя руками, рассказывает Антуану о последствиях этого вируса.

– Уж лучше не болейте! – заканчивает он свою страшилку и наконец обращает на меня внимание. – Здравствуйте, мадемуазель. Прошу, подойдите поближе.

– Добрый вечер, – здороваюсь я в ответ, выполняя его просьбу.

Он достает все необходимое и ловкими движениями берет у меня мазок.

– Это экспресс-тест, результаты будут быстрыми, – говорит он.

– Спасибо, что уделил нам минутку, Арно, – благодарит Антуан и провожает врача к двери.

– До свидания, – запоздало кричу я, все еще потирая нос после процедуры.

В честь моего приезда родители, конечно, решили устроить семейный ужин. Я прохожу в столовую и наблюдаю за приготовлениями. На стол постелили сверкающую белую скатерть и выставили старинный сервиз, доставшийся Антуану от прапрабабушки. Он любит шутить, что этими тарелками пользовались Александр Дюма, Виктор Гюго, Жюль Верн и, конечно, Бальзак.

«Эта дама любила званые вечера и литературу!» – как-то сказал мне отчим, а потом отвел в библиотеку и показал книги тех самых писателей. В детстве я любила пользоваться данным сервизом. Я зачитывалась этими книгами, и мне хотелось оказаться хоть капельку ближе к их авторам. Пить чай из чашки, которую, возможно, держал в руках сам Жюль Верн! Чем не магия?

Я смотрю, как домработница аккуратно расставляет тарелки, и в груди разливается теплое чувство – смесь благодарности и любви.

– Мой любимый сервиз, – бормочу я, и Антуан довольно улыбается.