Бандитский подкидыш - Ирина Шайлина Страница 3

Ребёнок определённо, совершенно точно, был настоящим. Сомнений я не допускала – вон, как орёт. Живой, вполне себе материальный малыш. От осознания этого факта легче не становилось. Я боялась на него смотреть, я боялась его касаться. И лес этот, лес так шумит…

Ребёнок уже не плакал – он орал. Он видел перед собой большого человека, ну, относительно себя большого и требовал, чтобы его, такого маленького, взяли на руки. На руки страшно. Но неискоренимая бабская жалость все же побеждает иррациональный страх. Касаюсь крепко сжатого кулачка. Он распрямляется так резко, словно крошечные пальчики пытаются за меня ухватиться. Подавляю вздох. Беру ребёнка на руки, потому что единственное, что я сейчас понимаю, так это то, что ребёнка нужно успокоить в любом случае.

– Хватит кричать, – попросила я ребёнка. – Ты что, не видишь, что я тебя боюсь сильнее, чем ты меня?

Мне вспомнилось, как у отца младшая сестра родила. Это было давно, мне было лет двенадцать. Дочка у неё была долгожданной, собралась вся семья. И мне ребёнка дали в руки. Я…я её держала. Не понимая вообще, зачем. Я могла бы есть оливье, я всегда питала к нему склонность, а тут целый тазик порезала баб Маня, а она, надо сказать, оливье делала отменно. Я могла бы играть в догонялки с Сашкой в соседней комнате, а когда родители не смотрят, игра особенно интересная. Я могла бы тихонько следить за взрослыми, воображая себя заправским разведчиком. А вместо этого я сидела и держала ребёнка, которого отчаянно боялась выронить – в моем воображении это уже случилось, и последствия были весьма печальны.

Вот и сейчас. Только бабы Мани нет, Сашки, папы, который смотрит на мои мучения с умилением. Нет даже оливье, что особенно обидно. Зато ребёнок – есть.

– Не ори, – попросила я его снова. – И не дергайся так, пожалуйста, я боюсь тебя уронить.

Ребёнок словно услышал наконец мои молитвы. Успокоился. Вздохнул, так обиженно, что у меня сердце сжалось. Я и не знала, что держа на руках маленького ребёнка вдруг хочется перевернуть весь мир, только бы никто не обидел. Всё это лишнее – ребёнок не мой.

Малыш же, почувствовав моё тепло, потянулся к моей одежде, требовательно потянулся к моей блузке, дёрнул за неё.

– Прости, молока там нет и никогда не было.

Я наконец рискнула подняться с земли и пересесть на ступеньку крыльца, она протяжно скрипнула. Юбку наверняка испачкала, а стирать руками…лезут же глупости в голову, когда ребёнок. На крыльце! На моем, блин, крыльце, ребёнок! Подкидыш!

И он точно не появился у меня сам по себе. Его принесли. Смотрю на лес. Такой редкий и не солидный днем, сейчас он кажется таинственным и страшным. Шелестит, зараза! И я чётко понимаю, что тот, кто принёс ребёнка сейчас стоит и смотрит на меня. Там, под завесой утонувших в темноте деревьев. И по коже – мурашки. Это все не по настоящему. Там что-то…мистическое. Сотканное из теней. И страшилки все вспомнились разом – не вовремя. Прижимаю к себе ребёнка, он кряхтит – не нравится. Такой тёплый. Точно не потустороннее существо. Тяжеленький, несмотря на то, что такой маленький. Несколько килограмм в нем есть – уже затекла рука, на которую приходится основной вес.

Смотрю в лес. Я больше чем уверена, что на меня оттуда смотрят тоже. И глаза эти – тёмные. Чётко понимаю – это он. Тот самый мужчина. Он оставил мне ребёнка.

– Так нечестно, – шепотом говорю я лесу.

По нему проходит волна – просто ветер подул. Но мне снова становится жутко, иногда я бываю отчаянно трусихой, а уж после встречи с лесным бандитом все пошло вверх тормашками. Торопливо встаю и почти убегаю в дом, под мнимую безопасность хрупкой двери и старых окон с деревянными щелястыми рамами. Прохожу в единственную комнату. Включаю свет, едва не выронив ребёнка. Устраиваю его на постели и отхожу в сторону. На безопасное, так сказать, расстояние.

Малыш – очарователен. Кожа его не бледная. Молочная, с лёгкой смуглинкой. Круглые глаза, опушенные длинными ресницами. Глаза такие тёмные, что сомнений не остаётся, чьего производства ребёнок. Щёчки кажутся бархатными, их хочется погладить. Но я себя сдерживаю, напоминаю – ребёнка я боюсь.

– Ты кто? – спрашиваю я. – Ребёнок смотрит на меня, как на дурочку, и я поясняю, – в смысле, мальчик ты или девочка?

Он снова протяжно вздыхает – вот и бестолковая взрослая досталась. Я разглядываю. На нем серый, с картинками, комбинезончик. По нему пол ребёнка не определить. Такой хорошенький, что кажется – девочка. Но смотрит с таким снисхождением во взгляде, что сразу думается – мужик.

– Я не могу тебя оставить, – предупреждаю его я. – Ты не мой. Это так не делается. Меня арестуют и посадят.