Комедия дель арте. Безумное путешествие в 13 сценах - Ольга Шумяцкая Страница 29

— План такой, — говорит она тоном распорядителя бала. — Сначала — плотный ужин. Мы его заслужили. Потом — поиск ночлега. Его мы тоже заслужили.

— Я больше на раскладушке спать не буду! — ворчливо заявляет Мышка. — Ты нам этот хэппенинг устроила, ты и спи!

Господи! Кто бы мог подумать, что Мышка знает такие слова, как хэппенинг!

— Хорошо, хорошо, Мышь, — Мурка на редкость покладиста, и это мне не нравится, — не волнуйся, будешь спать как человек.

И она ведет нас к пиццерии. В пиццерии она быстро втирается в доверие к хозяину, здоровенному шестидесятилетнему дедку с висячими седыми усами. Дедок начинает суетиться, исполняет перед Муркой танец маленьких лебедей и тащит наши чемоданы в кладовку.

— Синьор Тодеро, хозяин, — галантно представляется он.

— Спроси у него, есть ли комната на ночь, — велит мне Мурка, Самодовольно шевеля брюшком.

Комната есть. Папаша Тодеро совершенно сходит с ума от Муркиного брюшного шевеления, тащит нас наверх, показывает комнату, трясет перинами и убеждает прекрасных синьор, что лучшего места для отдохновения они не найдут во всей Италии, в чем я лично сильно сомневаюсь. Однако свои сомнения оставляю при себе. Мурка комнатой довольна, и мы спускаемся вниз ужинать. Папаша Тодеро прыгает вокруг нашего стола, сует нам под нос меню и как бы невзначай кладет лапищу Мурке на плечо. Мурка расплывается в довольной улыбке. Папаша Тодеро смелеет и кладет лапищу ниже. Это Мурке уже не нравится, и она отпихивает Тодеро вместе с его меню. Мы с Мышкой берем по куску пиццы, Мурка требует макарон. Честно говоря, это пристрастие к макаронам начинает меня беспокоить. Я боюсь, что мы не вывезем Мурку на историческую родину. Придется доплачивать за перевес багажа.

— Ты, Мурка, с макаронами заканчивай, — говорю я. — А то тебя в самолет не пустят. Придется транспортировать тебя на родину частями.

Но Мурка отмахивается.

И вот сидим мы на краю Европы в древней пиццерии с обшарпанными стенами и жуем пиццу с копченой колбасой. Пицца черствая и холодная, колбаса твердая и жирная. А на улице между тем раздаются странные звуки. Как будто кто-то куда-то бежит, потом падает, потом его шмякают об стену, потом он кричит, потом накатывают морские волны, потом начинается шторм, и рев этого шторма заполняет все кубические сантиметры наличной атмосферы. На улице разворачивается нешуточная потасовка. Сквозь стеклянные двери нам видно, как одна группа людей с палками в руках бежит к другой группе людей с палками в руках, выкрикивая какие-то лозунги, похожие на пионерские речевки. Другая группа людей тоже бежит и тоже кричит. Потом обе группы сталкиваются грудью и начинают колошматить друг друга палками.

Мышка втягивает голову в плечи и, кажется, готова залезть под стол. Мурка сильно возбуждается и, кажется, планирует принять участие в потасовке. Я прошу папашу Тодеро выяснить, в чем дело. Папаша высовывает нос на улицу, чтобы разнюхать обстановку.

— Тетаро! Чинема! — восклицает он, картинно разводя руками, что в переводе на русский язык значит: чистый спектакль, дорогие товарищи, а может быть, даже кино!

— Конкретнее! — требует Мурка.

Папаша Тодеро начинает быстро лопотать и еще быстрее размахивать руками. Из его лопотания я понимаю, что на улице происходит политический митинг с последующей потасовкой. Итальянцы вообще очень любят политические митинги, а уж набить друг другу морду — это хлебом не корми.

— Кто дерется? — интересуюсь я у папаши.

— Коммунисты, — со вздохом отвечает он.

— А с другой стороны? — интересуюсь я.

— Коммунисты, — со вздохом отвечает он.

Я удивленно поднимаю брови. Папаша Тодеро виновато улыбается: дескать, коммунизм — национальная итальянская забава, что вы хотите. Вот, к примеру, у них в городке две политические партии, и обе коммунистические. Эти две партии очень друг друга не любят и практически не переваривают. Мало того — обе партии претендуют на места в городской управе и на кассу городского самоуправления. По этой причине в последние две недели в городке каждый вечер происходит коллективный мордобой с идеологическим базисом.

При этих словах папаши Тодеро раздается оглушительный удар, что-то тяжелое влетает в дверь, и дверное стекло сыплется на нас, как конфетти из хлопушки. Придя в себя, мы обнаруживаем на полу помятого гражданина в пиджачной паре без пуговиц и штиблетах «прощай, молодость!». Гражданин лежит на спине, закрыв глаза и вытянув руки по швам. Впечатление такое, что его долго панировали в придорожной пыли, а потом немножко поджарили. Гражданин практически не дышит и ручкой-ножкой не колышет.

— Кто это? — в один голос шепотом спрашиваем мы.

— Борец за идею, социальную справедливость и мировое братство. Предводитель коммунистической партии номер один, — отвечает папаша Тодеро.

— Вау! — кричит Мурка. — Давненько я не видала живого коммуниста! — И она опускается на корточки. — Какой мужчина! Да это же просто… просто Че Гевара какой-то!

Чегевара открывает мутные глаза, слабо шевелится и делает попытку встать.

— Лежи, лежи, миленький! — удерживает его Мурка. — Тебе надо силы беречь! Тебе еще за наше счастье бороться!

И Мурка задумывается, что бы еще такое приятное сказать Чегеваре.

— Коммунизм — это молодость мира, — со знанием дела сообщает она ему. — Но к чему умирать молодым? Правда, котик?

Котик улыбается идиотской улыбкой и кивает. Мурка хватает со стола остатки нашей пиццы и запихивает в рот котику.

— Ему надо поддерживать угасающие силы, — заявляет она на наши с Мышкой слабые попытки спасти свою пиццу. — А я люблю сильных мужчин.

После кормления она подхватывает Чегевару под мышки и ставит на ноги.

— Мы на партсобрание! — говорит она. — Вы с нами?

И мы выходим в проем разрушенной двери, хрупая стеклом.

На улице соратники Чегевары уже поднялись с земли, отряхнулись, почистились и подобрали свои палки. При ближайшем рассмотрении палки оказались лозунгами и транспарантами с непонятными надписями. Мурка требует, чтобы я немедленно перевела ей требования этой лучшей половины итальянского народа, но я не в состоянии. Буквы пляшут, как на деревенском празднике. Кажется, что их выводили люди, находящиеся в наркотическом трансе. Поняв, что толку от меня никакого, Мурка обходит компанию и каждому подает руку.

— Здравствуйте, товарищ! — говорит она. — Привет из революционной России!

Мы бессмысленно толчемся рядом. Мурка потихоньку осваивается, выстраивает товарищей по росту, велит развернуть транспаранты, притаскивает из пиццерии деревянные ящики и сооружает из них трибуну. Взобравшись на ящик, она обводит собрание грозным взглядом.

— Но пасаран! — выкрикивает Мурка и выбрасывает вперед кулачок.

— Но пасаран! — вторят ей граждане свободного города.