Открой свое сердце - Марина Преображенская Страница 29

— Простите, — произнесла Наташа. Смотреть той в лицо она уже не смела, но ей очень хотелось, чтобы женщина знала: она — не фашистка. Она и Митька не одно и то же. Они разные люди. Совершенно разные. Более того, она уже ненавидит Митьку. Ненавидит. Как же она могла его любить? Как же сразу не разглядела подлеца? Спасибо фужерам, а то бы и она уже носила под сердцем фашистского ребенка.

— Ничего. — Женщина устало подняла веки, и в глазах ее Наташа не увидела слез. Глаза были сухими и сильными. Как будто сила эта вот только что взросла изнутри и теперь переполняет ее душу. Флюиды этой силы достигли Наташиной души, и Наташа посмотрела все-таки в лицо женщины. Открыто и доброжелательно. Словно руку протянула.

— Вы его невеста? — просто спросила женщина.

— Уже нет, — так же просто ответила Наташа.

— Не огорчайтесь. Это не тот человек, который может принести счастье.

— Уже знаю, — Наташа легко кивнула и улыбнулась женщине. — Наташа, — протянула она руку.

— Очень приятно. — Женщина пожала теплые пальцы, отпустила их и, не оглядываясь, пошла к выходу. Она не назвала своего имени, и Наташу это несколько огорчило. А впрочем, так ли уж ей было необходимо знать его? Главное — она знает настоящее имя Митьки.

— Фашист, — тихо повторила Наташа и тоже пошла к выходу.

Наташкина свадьба разбилась, как бокалы над праздничным столом. То, что бокалы разлетелись, кто-то из знакомых объяснил чисто научно. Здесь нет никакой мистики, никакого предзнаменования, все просто и понятно. Есть такое понятие, как внутреннее напряжение стекла. Видимо, стекло перекалили или еще чего. Оно было хрупкое само по себе, а тут разница температур. Бокалы помыли в горячей воде, налили холодного вина — вот и результат. Да как ни объясняй, Наташа все равно знает свою истину. Она могла бы рассказать еще одну подобную историю. Только с вазой. Когда ее сестра собиралась в очередной рейс, Наташа как будто чувствовала приближение какой-то беды. Так и сказала ей об этом. Та лишь посмеялась: «Дурочка ты суеверная. У тебя в голове сплошная мистика». — «Не мистика — предчувствия. Интуиция. Вот скажи, тебе самой-то ничего не чувствуется? Прислушайся к себе». — «Да некогда мне прислушиваться, — отмахнулась сестра. — У меня через два часа вылет, а я еще дома. Пока доберусь, того гляди опоздаю». — «А ты прислушайся, может, и добираться не захочется?»

Конечно же, сестра не стала прислушиваться. Она пулей выскочила из дома. Где уж тут к себе прислушиваться, услышать бы, как Денис клаксоном просигналит. Денис тоже стюард. Живет в другом районе, но за нею всегда приезжает и увозит к аэропорту.

Через час после вылета самолета ваза на подоконнике ни с того ни с сего упала. Она покатилась по белой поверхности и уперлась в стену.

— Ну вот! — торжественно объявила Наташа. — Я же ей говорила, не летай никуда. Определенно что-то случилось!

Мама заискивающе посмотрела в глаза дочери. После случая с бокалами все в этой семье поверили, что действительно есть какая-то взаимосвязь вещей и событий.

— Ты только скажи мне, она не погибнет? А? Ну посмотри и скажи. — Мама держалась за сердце и бледнела мелкими, как горох, пятнами. Мама всегда так бледнела, когда сильно переживала. По этим пятнам Наташа уже научилась различать, где действительное волнение, а где наигранное. Мама была актриса еще та. Ее бы на сцену… Но пятна. Их не симулируешь.

— Куда же я посмотрю? — удивилась Наташа. — Я же не ясновидящая. Просто предчувствие у меня было, а тут еще и ваза упала. Сама по себе. Разве такое бывает?

— Может, сквозняк? — Мама с последней надеждой подошла к окну и подергала его за ручку. Окно было плотно закрыто и ко всему прочему заклеено оконной бумагой. На дворе стояла поздняя осень, а в семье Наташи все были очень теплолюбивы и слабы здоровьем. Окна клеили загодя, еще до наступления настоящих холодов.

— Ага, сквозняк. Молния шаровая. Или армия тараканов. Десант. Поднатужились и скинули.

— Ну что ж ты за человек такой, а?! Что ж ты мучаешь меня? — Мать разволновалась не на шутку, и Наташа перестала язвить. Она посмотрела сначала на маму, потом на вазу. Взяла ее в руки, повертела перед глазами и, хоть ничего не увидела в ней, что могло бы пролить хоть тонюсенький лучик света на происходящее в воздухе с самолетом, в котором летела сестра, сказала ободряющим голосом:

— Да нет, ничего с ней не случится. Прилетит через четыре дня жива и здорова.

— Почему через четыре? Через три, — возразила мама. Через три дня она должна быть дома. А раз уж с ней, как говорит младшенькая, ничего не случится, значит, прибудет по расписанию. У нее явно отлегло от сердца. Она подошла к окну и устремилась взором туда, где должен был находиться, по ее мнению, самолет. — Ну, слава тебе, Господи, — шепнула она едва слышно, подошла к Наташе и чмокнула ее в щечку. Будто это именно от Наташи зависело, вернется домой ее старшая сестра или нет.

Три дня прошло. Дочери не было. Самолет не вернулся в порт, и только один Бог знает, как мама пережила еще один день. День прошел. Медленно и тягуче. Он облепил душу мамы черным туманом. Но когда день все-таки прошел, туман стал отпускать, и совсем уж отпустил, сделалось легко и надежно, мама прилипла к стеклу носом и стала считать минуты. Так и есть, знакомый силуэт показался вдалеке и торопливо, почти вприпрыжку стал приближаться к дому.

— Ну, слава тебе, Господи! — еще раз всплеснула мама руками и понеслась в подъезд навстречу дочери. Наташа не сдвинулась с места, она так и застыла у окна в каком-то полузабытьи. Во дворе возбужденно разговаривали женщины. Они обнимались, плакали, смеялись. Наташа стояла как в бреду и тупо смотрела сквозь пелену в глазах на вазу. Потом перевела взгляд на женщин. Мама с сестрой показались ей воплощением какой-то магической силы и необъяснимой мощи природных таинств.

Нонна вышла на улицу. Отяжелевший живот мешал передвигаться и дышать. Казалось, в нижнюю его часть запустили несколько литров воды, и теперь эта вода мучительно бултыхается там.

«Домой, — мелькнуло у нее в голове. — Скорее домой!»

Она огляделась по сторонам. Пустынные улицы вечернего города дышали усталой дремотой. Фонари еще не зажгли, и сумрак расползался большой молчаливой амебой, поглощая в свою прожорливую до бесконечности утробу дома, машины, сиротливо припаркованные у обочин, благоухающие палисадники и розоватые кроны китайских яблонь.

Ни одной живой души. Ни единого человечка. Словно вымер пустынный город. Нонна повернула ключ в большом навесном замке и положила его в сумочку. Она сделала шаг, другой. Внизу живота медленно прокатился сгусток расплавленного олова, в глазах потемнело, и вода, наполнявшая ее, вдруг с глухим звуком остро заполнила болью зияющую глубокую рану изнемогающего чрева.

— Господи, что же это? — Нонна сползла вдоль стены и бессильно опустилась на влажный и холодный асфальт.

От лопаток по ребрам, по рукам, по позвоночнику, прямо в мозг рассыпались красные искры. Нонна закрыла глаза. Перед глазами встала алая пелена, и резкая судорога заставила тело вздернуться и снова безвольно осесть.