Искушение Марии д'Авалос - Виктория Хэммонд Страница 29

— Карло специально подготовил все это к вашей первой брачной ночи, которая будет сегодня. Он так много этим занимался.

Что-то в улыбке Джеронимы и в тоне, которым она это произнесла, говорило Марии, что свекровь считает тщательные приготовления сына эксцентричными и ее материнский долг — смотреть на них сквозь пальцы.

— Как это мило с его стороны, — пробормотала Мария, не зная, что сказать.

Джеронима открыла дверь с другой стороны, сказав:

— Она ведет вниз, в апартаменты Карло. Пойдем, Мария. — Когда они спускались по винтовой лестнице, она призналась: — Карло не любит, когда люди заходят в его личные апартаменты, но я уверена, что на этот раз он простит свою мать и жену.

Эта фантастически высокая комната янтарного цвета казалась странной. Тут ничего не было, кроме большого стола и кресла. Комната была неправильной формы, нижняя часть стен обшита темными панелями, а верхнюю заливал свет, проникавший в маленькие круглые окошки, находившиеся под самым потолком. На стенах над панелями располагались фрески, создающие иллюзию перспективы. Дверь и окна окружали украшения из свитков и завитков.

— А здесь Карло рисует, пишет и сочиняет музыку, — сказала Джеронима. — Это комната отшельника, не так ли? Он всегда имел склонность к уединению, и не знаю, изменит ли его брак. Он привык к одиночеству еще ребенком. У его отца два главных интереса: поместья и музыка. Когда он ездил в Венозу или Джезуальдо, то, естественно, брал с собой Луиджи, поскольку тот был его наследником. Поскольку у Карло музыкальный талант, он участвовал в музыкальных пристрастиях отца. Франческо часто уезжал вместе с Луиджи, у меня есть моя работа, о которой мне не терпится тебе рассказать, так что Карло вырос, главным образом, в своем собственном мире. Конечно, теперь он должен ездить в поместья вместе с отцом, но когда он здесь, в Сан-Северо, то практически все время находится в этих комнатах. Он здесь даже ест.

Марию вовсе не разочаровали эти слова, как того опасалась Джеронима. По-видимому, впервые в жизни она тоже будет хозяйкой своего собственного мира.

Дверь в спальню Карло была приоткрыта, и они зашли в нее. Книжные шкафы стояли вдоль стен между бюро с бесчисленными дверцами и ящиками. Марии очень хотелось открыть их и ознакомиться с содержимым. Большая кровать без балдахина была покрыта медвежьей шкурой. Мария провела руками по меху, мягкому, как у котенка. Над кроватью висело большое деревянное распятие с удивительно выразительной фигурой Христа. Она была странной — удлиненной и скорчившейся в муках. Ясно различимы мышцы; глаза Спасителя в экстазе возведены к небесам. Мария невольно вздрогнула и перевела взгляд на многочисленные предметы на большом столе у кровати: канделябр со свежими свечами, аккуратная стопка книг, одна из которых была раскрыта, стеклянный кубок, графин с вином, шпага, маленькая аркебуза, несколько листов бумаги, перо, чернильницы, раковины на серебряном блюде, пара выполненных пером эскизов сада — один с Эротом, — и нож с рукояткой в виде Меркурия в крылатом шлеме, Мария задержалась возле стола, зачарованная этими предметами и возможностью заглянуть во внутренний мир Карло. Что он читает? Она перевернула открытую книгу, чтобы взглянуть на обложку — «Об архитектуре» Витрувия, — и аккуратно положила на то же место.

— Я вижу, Карло интересуется архитектурой, — сказала она Джерониме.

— Да, он любит находить соответствия между архитектурой и музыкой. И он проектирует сад в замке Джезуальдо. Скоро ты его увидишь.

В конце длинного коридора они на минуту заглянули в комнату, изобилующую картинами и разными предметами. Карло, кроме прочего, оказался страстным коллекционером. Одна из дверей в этом коридоре открывалась на крутую лестницу, которая вела вниз, в музыкальную комнату, другая — на главную лестницу, третья, напротив нее, — на узкую заднюю лестницу. Была еще и четвертая дверь. Повернув ручку, Мария обнаружила, что дверь заперта.

— Что там? — спросила она.

— Это школьная комната Карло, когда он был ребенком, — Джеронима пожала плечами. — Понятия не имею, как он использует ее теперь.

— Как загадочно, — заметила Мария. — Интересно, почему он ее запирает.

— О, вероятно, он держит там что-нибудь из своих инструментов или оборудования. Карло всегда любил свои маленькие секреты. На твоем месте я бы об этом не беспокоилась. Ну что, вернемся в твои апартаменты и немного поболтаем? Скоро нам пора будет спускаться вниз.

Они уселись вдвоем в новой гостиной Марии. Джеронима Джезуальдо оказалась не такой, как ожидала Мария. Хотя она много раз наносила визиты в Сан-Северо и ребенком, и в качестве жены Федериго, она очень мало видела Джерониму и потому считала, что та нелюдима. Но Джеронима оказалась приветливой. Она была в родстве с самым могущественным человеком в Риме: папа римский Пий IV был ее дядей. Кардинал Карло Борромео — которого многие считали достойным канонизации, — приходился ей братом. Поэтому Мария предполагала, что Джеронима очень набожна и благочестива, как принцесса Свева, но это оказалось не так. Джеронима была не замкнута, а занята, и ее набожность выражалась не в благочестивом поведении, а в практических делах: она творила добро. Сейчас она рассказывала Марии, что основала приют для брошенных беременных девушек и младенцев. Один из нескольких ее друзей, которых она убедила заняться благотворительностью, пожертвовал ей свою довольно обветшалую, но вполне пригодную виллу в испанском квартале. Она надеялась, что Мария заинтересуется этой работой. Конечно, не сейчас, а когда она привыкнет к своему браку и получше узнает Карло.

Те, кто ел за столом Карло Джезуальдо, находил его угощение изысканным. Блюда на его свадебном пиру резко отличались от тех, что подавались в доме д’Авалос. Еда у Карло была приготовлена просто, и акцент делался не на сложных соусах, множестве ингредиентов и сложной рецептуре, а на свежести продуктов. Хотя повара уже несколько дней готовились к банкету, морепродукты, дичь и различную птицу доставили только сегодня утром, так что слугам пришлось встать до рассвета. Обилие работы на кухне не дало им вздохнуть ни минутки до самого вечера: нужно было накормить пятьсот гостей, и одних устриц было четыре тысячи. Прелесть банкета заключалась не в блюдах, требовавших сложного приготовления, а в театральной подаче.

В конце пиршественного зала с перекрестно-сводчатым потолком находился скрытый камин. Стены украшали фрески с натюрмортами из дичи, разложенной на столах среди корзин с овощами и фруктами, вдоль стен были расставлены столы с настоящими белыми камчатными скатертями, на которых расположились серебряные подносы и фарфоровые блюда со всевозможными кулинарными шедеврами: рыба и крабы из Неаполитанского залива с петрушкой и кусочками лимона; сто двадцать козлят, зажаренных на рашпере, сотни фаршированных перепелов на вертелах, жареная домашняя птица, горы телятины и нарезанное ломтиками холодное мясо. На других блюдах были разложены угри в томатном соусе, мясо и рыба, запеченные в сдобном тесте, рисовый пудинг с украшениями, кондитерские изделия из сыра горгонзола. Между блюдами были красиво разложены ветки с гранатами, виноградом, мясистыми финиками и абрикосами. В центре главного стола поместили запеченную в полном оперении фаршированную индейку — она выглядела как живая и держала в клюве свежую розу. Фрески и перекликавшиеся с ними накрытые столы представляли собой великолепное зрелище.