Неблагоразумная леди - Элинор Смит Страница 29

Утром Даммлер не пришел. Он был зол на Пруденс и на себя за свое глупое поведение и потому не сдержал обещания. Черт с ней, решил он и сделал попытку вернуться к рассеянному образу жизни, который прекратил после того, как она преподала ему урок о любви и добре. Что она обо всем этом знала, глупая девчонка, которая так легко попалась на крючок этого зануды-докторишки?

Вместо Даммлера явился Ашингтон. Поводом ему послужила книга, перевод Вергилия на английский, к которой Пруденс выказала живой интерес. Он сказал, что она может вернуть ее, когда прочитает, но был и другой повод. Ашингтон должен был выступать в этот вечер в лекционном зале и хотел, чтобы Пруденс пришла его послушать.

— Надеюсь, вам это будет интересно — речь пойдет об упадке драмы. От Аристофана и Марлоу нас отделяет бездна. Подумать только, что пишут такие горе-писатели, как Даммлер и ему подобные. Гаремы. Восток. Полагаю, вы не пойдете смотреть такое?

— В этот сезон его не ставят.

— Разве? А я-то надеялся… Хотя все и так знают. Сплошное насилие и разврат. Все это надо запретить. Они с Шелли два сапога пара — атеисты.

Пруденс не горела желанием идти на лекцию, но Кларенс пригласил на вечер своих дружков перекинуться в карты, так что уж лучше лекция: по крайней мере, если это и не развлечение, то хоть какая-то польза.

Дядюшка Кларенс расстроился, что племянницы не будет вечером, однако готов был смириться с этим, раз она будет в такой знатной компании. Имена Колридж, Берией и Ашингтон звучали в этот вечер в его доме чаще, чем черви, пики, трефы и бубны. Что же касается лекции, то, вероятно, эти знаменитости там и были, но Пруденс видела только Ашингтона. Она сидела одна в первом ряду полупустого зала на бескомпромиссно жестком стуле. Лекция была скучной и ужасно долгой. Ашингтон знал огромное число пьес и драматургов и, судя по всему, готов был о каждой и каждом подробно рассказывать слушателям. Он не пропустил ни одного автора, писавшего на любом языке, от древних греков до Шеридана. Лекция началась полдевятого, полдвенадцатого он еще и не думал закругляться, однако, прежде чем глаза у Пруденс окончательно закрылись, он поклонился аплодирующей публике и подошел к ней за своей долей восторгов.

Не было даже легкой закуски, чтобы воздать ей за ее подвижническое бдение. «Домой и в постельку», — так с улыбкой заявил ей Ашингтон. Как он вообще еще дышал после этого марафона, оставалось загадкой.

Его громыхающая коляска ехала по ночным улицам, тщательно минуя все места развлечений, направляясь на Гросвенор-сквер. Кругом оживленно сновали кареты, люди встречались и обсуждали, где еще повеселиться, прежде чем отправиться «домой и в постельку». Пруденс почувствовала острую зависть. Что она делает с этим пожилым человеком? Ведь она могла бы быть сейчас в театре или опере. Уж лучше компания Севильи. Впереди улицу переходила шумная компания одетых в черные вечерние костюмы мужчин и в нарядные платья женщин, одна из которых была, как показалось Пруденс, «белокурой красавицей».

— Уж не Даммлер ли там? — бросил Ашингтон, выглядывая в окно кареты.

На взгляд Пруденс, это были самые интересные слова, произнесенные за весь вечер. Она бросила взгляд в окно. Даммлера увидеть было несложно благодаря его черной повязке. Правда, Пруденс подумала, что узнала бы его и по походке. Она внимательно рассмотрела даму, с которой он шел. Это была не белокурая красавица, а рыжеволосая, но того же сорта.

Ашингтон опустил окно и громко приветствовал Даммлера, чтобы привлечь его внимание.

— Добрый вечер, милорд.

— Добрый вечер, доктор, — произнес Даммлер таким добродушным тоном, что Пруденс подумала, уж не навеселе ли он.

Взгляд Даммлера скользнул на другое окно, и улыбка застыла у него на губах.

— Мисс Маллоу была на моей лекции о драме, — пояснил Ашингтон, — жаль, вас не было.

Даммлер молча смотрел на Пруденс. Ашингтон поднял окно, и карета двинулась дальше.

На следующий день Даммлер все-таки исполнил обещание и пришел к Пруденс. Повязки не было, глаз был цел и невредим, а на уголке брови и под ней виднелись едва заметные шрамы. Он вошел с сердитым видом и даже не улыбнулся.

— О, лорд Даммлер, вы сняли повязку! — воскликнула Пруденс. — Без нее вы отлично смотритесь.

— Ах, я уже лорд Даммлер? — светским тоном отозвался он. — Это, надо понимать, идет рука об руку с чепцом и этим занудой-доктором?

— Входите! — пригласила Пруденс, оглядев прихожую, чтобы убедиться, что их никто не слушает.

Он вошел и с грохотом захлопнул за собой дверь.

— Конспектируете лекцию доктора Ашингтона, надо полагать?

— Нет, пытаюсь выяснить, есть ли в Корнуэле живые изгороди. Моя героиня отправилась туда в гости, а я там не бывала. Не могу описать тамошние сельские места. Вы бывали в Корнуэле?

— Кажется, был, но, может, это мое воображение, как все, о чем я пишу. Лучше спросите своего ментора.

— Даммлер, бога ради, сядьте и перестаньте так смотреть на меня. Вы что, не в духе?

— Отчего это я не в духе? — закричал он, не присаживаясь на предложенный стул. — Вы вырядились в платье бабушки, натянули чепец, ведете себя как старая чопорная дева, и все, чтобы понравиться этому старому ослу Ашингтону?

— Ну и что из того?

— Господи, я с трудом сдержался, чтобы не надавать вам оплеух. Чтоб ему провалиться! Он пишет о ваших книгах так, как если бы вы были школьницей и писали сочинение про свой сад. А вы при этом улыбаетесь и ведете себя как светская дама. Он ни черта в вашем творчестве не смыслит. Он считает, что это… — Даммлер воздел руки вверх, — любовные историйки или бытовые комедии. Черт побери, Пру, где ваш острый язычок? А вы восседаете у его ног, будто это божество какое-то!

— Но я действительно пишу любовные истории и бытовые комедии. А он читает греческие трагедии и философию. У него пять тысяч книг.

— И он знает каждую наизусть плюс имя и дату, чтобы вгонять в сон слушателей и делать вид, будто у него есть свои собственные мысли.

— Вы несправедливы к нему. Он действительно очень образован. Он говорит на шести языках.

— И ни на одном путного слова сказать не может.

— И что вы на него взъелись? Я говорю о вчерашнем, то есть позавчерашнем, обеде. Как можно так себя вести?

— Ага, вот и дошли. Он вам, полагаю, наговорил вчера с три короба. Он ведь нарочно привлек ко мне ваше внимание.

— Он остановил карету, чтобы поздороваться с вами. И это говорит в его пользу.

— В его пользу? Это уж точно. Он все сделал специально, чтобы выставить меня в дурацком виде. Такой шанс он не мог упустить.

— Конечно, вы ведете себя неразумно, шляетесь навеселе и… и прочее, а он виноват!

— Вот-вот. И прочее! Как же было ему упустить возможность выставить меня в таком виде.