Подчиниться его приказу - Кейт Хьюит Страница 29

Его голос дрожал, грудь сжималась от презрения к себе, разъедая душу как кислота. Он не хотел об этом вспоминать. Говорить об этом было еще хуже. Однако, хотя он большую часть жизни делал вид, что прошлого не существует, скрывал от всех свои страхи, недостатки, самого себя, теперь он не мог бороться с искушением рассказать все.

Это стремление было похоже на порыв броситься под поезд или спрыгнуть с высоты. Жажда смерти, как говорил Фрейд. Сейчас именно эта жажда овладела Азизом. Глупое и извращенное желание все рассказать Оливии. Но он знал, что не выдержит того, как она будет смотреть на него потом. Однако сейчас он рискнул взглянуть на нее украдкой. Она была спокойна.

– Сколько тебе было лет, когда ты стал наследником? – спросила она.

– Четыре.

– Ох, Азиз… – Ее голос и взгляд смягчились от сочувствия, которое было для него невыносимо. Ощущалось как жалость.

– Расскажи мне, – снова попросила она, так мягко и печально, что ее голос и слова словно обвили Азиза шелковыми лентами, поймали в плен, оставляя в беспомощной ярости и отчаянии.

– Ты правда хочешь знать все уродливые, жалкие подробности? Меня и мою мать ненавидели и презирали. Над нами насмехались с того момента, как мы переступили порог дворца, издевались все: мой отец, персонал, все до последнего человека. Мою мать это практически довело до смерти. Она была простой девушкой из деревни, шейх выбрал ее в наложницы, не спрашивая ее мнения. Она никогда не хотела стать королевой.

– Азиз… – прошептала Оливия, но он едва ее услышал. Теперь, начав рассказывать, он больше не мог остановиться, пока не изольет все до последней мучительной подробности.

– Сначала все выглядело мелочами: кто-то забыл поклониться, кто-то не выразил почтение, которого она заслуживала при своем титуле. Мама игнорировала это, потому что ей казалось, что так будет легче. Безопаснее. Но потом, с попущения отца, персонал стал смелее, стал издеваться почти открыто. Подставляли подножки. Распускали сплетни во дворце и в городе. И отец ничего с этим не делал. – Азиз сглотнул, чувствуя желчь на языке. – Он превратил нашу жизнь в насмешку. Мать перестала выходить на публику. Жила в своих комнатах, все время боясь, что ее изгонят, как Халиля. И я боялся того же. – Он сглотнул, дыша рывками, пока не смог взять себя в руки отчаянным усилием воли.

Когда он заговорил снова, голос звучал бесстрастно и ровно.

– Мой отец всеми силами старался показать всем вокруг, какое я ничтожество. Он приводил меня на совет министров и высмеивал перед ними.

Азиз все равно старался ему угодить. Часами запоминал все, о чем мог спросить отец: факты из истории Кадара, конституцию, законодательство. Если он ошибался хоть в чем-то, отец называл его бездарностью, отвешивал пощечину и выставлял прочь.

– Ох, – выдохнула Оливия, – Азиз. Мне так жаль.

– Знаешь, что хуже всего? – сказал он едва слышно, не в силах на нее посмотреть. – Я все равно его любил. Бог знает почему. Но я любил его и… – Он осекся, ненавидя себя за то, что рассказывал все это. Что не мог не рассказывать. – Я так хотел, чтобы он тоже меня любил. Делал все, что мог, лишь бы он посмотрел на меня с добром.

Голос сорвался, и Азиз выругался, резко отворачиваясь.

– Один раз я даже спросил его. Спросил в лоб, почему он меня не любит. – Он покачал головой: воспоминание двадцатилетней давности до сих пор заставляло его чувствовать себя маленьким мальчиком с разбитым сердцем. – Знаешь, что он сказал? «Почему я должен тебя любить?»

С бессильным, усталым смешком Азиз невидяще уставился в окно.

– Я так и не смог найти ответ на этот вопрос.

– Зато я могу, – прошептала Оливия, и он понял, как жалко прозвучали его слова. Жалуется на то, что его никто не любил.

– Только не надо читать мне лекцию про самооценку, – сказал он, стараясь, чтобы слова звучали легко, восстанавливая броню плейбоя-джентльмена. – Все равно все это в далеком прошлом.

– Все равно это важно.

– Ну конечно. Потому что это влияет на мои нынешние решения. Но именно поэтому тебе не надо бояться, что я в тебя влюблюсь, Оливия. – Он заставил себя улыбнуться, словно действительно именно этим хотел ее убедить и успокоить. – Не собираюсь снова никому отдавать сердце.

– Я знаю, – тихо сказала она. – Но то, что тебя отверг отец, не значит, что другие тоже отвергнут.

– Я не собираюсь так рисковать. И ты, насколько я помню, тоже не собиралась, – резко сказал он, напоминая им обоим об условиях их брачного союза и о том, почему они поставили именно такие условия. Потому что нельзя убедить кого-то полюбить тебя, как ни пытайся. Лучше не пытаться вообще.

Оливия подтянула колени к груди и обвила тонкими руками.

– Плейбой-джентльмен, – через полминуты сказала она. – Как это началось?

– О чем ты? – напрягся Азиз.

– Как мальчик, который мечтал о любви отца, стал главным Казановой Европы?

Азиз поморщился от ее определения; звучало грубо, хотя и правдиво. Таким уж он был. И оставался до сих пор.

– В пятнадцать лет я открыл для себя женщин. – Он выгнул бровь, заставил себя снова усмехнуться, скрывая чувства. – Первой была наложница отца. Она меня соблазнила, и сначала я согласился только потому, что хотел ему отомстить. Но потом понял, что могу угодить женщинам, и сосредоточился на этом вместо невыполнимой задачи угодить отцу. – Он пытался сказать это беззаботно, но вышло горько.

– Понимаю, – сказала она, и это было правдой. Она видела слишком много.

– Не знаю, зачем мы это обсуждаем.

– Потому что я хочу тебя узнать. Понять.

– И как, удовлетворена? – требовательно спросил он.

Оливия просто посмотрела на него. В темных глазах, в горькой складке рта Азиз читал жалость, и это было невыносимо.

Он резко отвернулся, отошел к окну, стиснул согретый солнцем камень, глядя на небо, заливающееся темно-синим.

– Ну что, – сказал он после долгого молчания, когда смог заставить голос звучать нормально, похоже на тот образ, который он выбрал для себя. – После моей исповеди тебе стало лучше?

Она невесело засмеялась:

– Не сразу. Пока что я просто в шоке и эмоционально вымотана. – Простыни зашелестели, и Оливия поднялась с кровати и встала у него за спиной, положила руку ему на плечо. – Но я надеюсь, что со временем лучше станет тебе. Ты станешь сильнее. И может быть, будешь рад, что рассказал мне.

Азиз в этом сомневался. Он уже жалел, что столько ей открыл, показал свою слабость.

– Азиз… – тихо сказала Оливия и обвила его талию руками, бережно притянула его к себе. Ее мягкое тело прижалось к его спине, но Азиз пока не испытывал желания. Зато он чувствовал что-то более глубокое, ошеломляющее. У него перехватило горло, глаза защипало. Он накрыл ее руку своей, не зная, что именно чувствует, но не давая ей отойти.