Новая царица гарема - Георг Борн Страница 29

Султан Абдул-Азис вступил на престол 25 июня 1861 года после смерти брата своего Абдул-Меджида. Оба были сыновьями султана Махмуда II. Абдул-Меджид оставил после себя шесть сыновей и восемь дочерей. Старшим в семействе, кому должен был перейти трон после Абдул-Азиса, был племянник его, Магомет-Мурад, родившийся 21 сентября 1840 года, затем после него следовал брат его, Абдул-Гамид. Исполняя последнее желание своего умершего брата, Абдул-Азис не принял никаких строгих мер против своих наследников, сыновей умершего, как это делали другие султаны, но все-таки он не был совершенно спокоен и постоянно боялся, что его наследники имеют какие-нибудь тайные планы.

Это короткое объяснение было нам необходимо для пояснения дальнейших обстоятельств и интриг. Из этого же становится ясным желание султана овладеть известной нам депешей. И если бы она даже не заключала в себе ничего действительно изменнического, то и тогда довольно было одного обстоятельства, что она послана к принцам, чтобы передавший ее заплатил за это жизнью.

Султан приказал, чтобы Галил как изменник был публично казнен рукой палача во втором, внутреннем дворе сераля. Этот большой двор, в котором, так же как и в первом, стоял на часах капиджи, представляет собой большой четырехугольник, вокруг которого идут густые аллеи для прогулок и по обеим сторонам бьют фонтаны. По левой стороне идет здание, в котором находится сокровищница султана, направо расположены квартиры служащих и дворцовое управление. На левой же стороне стоит старый колодец, окруженный плитами, у которого прежде обыкновенно происходило обезглавливание турецких сановников, приговоренных к смертной казни.

Вечером на другой день после ареста Галила, перед заходом солнца, весь двор был заполнен различными служащими при турецком дворе, и эта толпа была так велика, что занимала весь двор, каждая из сторон которого была триста шагов, так что для визирей и их свиты едва могли очистить место. По приказанию султана все должны были присутствовать на казни изменника.

Когда солнце уже зашло за горизонт, но еще весь Константинополь был залит ярким светом заката, точно заревом пожара, когда с высоких стройных минаретов муэдзины призывали правоверных к вечерней молитве, когда по улицам снова началось движение, прекращавшееся на время жары, тогда Галил, в сопровождении нескольких дервишей и караульных, был приведен во внутренний двор. Войдя во двор и увидев ожидавшую его толпу, он почти лишился чувств от ужаса и слабости. Тогда с него сняли цепи, чтобы ему было легче идти, но он лежал как убитый. Лицо его было страшно бледным, казалось, что смертный приговор уже убил его.

Ни малейшего сострадания не возбуждал к себе Галил вследствие своей трусости. Вид эшафота отнял последнюю твердость у приговоренного. Стоявшие вокруг чиновники с равнодушным видом смотрели на приготовления к казни человека, которого наказывали за измену, думая только о том, как бы самим, в свою очередь, не попасться, так как многие из них были нисколько не менее виновны в измене, чем Галил-бей. Они называли Галила ослом за то, что он позволил себя поймать, тогда как прежде восхищались и завидовали его быстрому повышению.

В числе зрителей находились три наших героя – Сади, Зора и Гассан. Молодые люди стояли недалеко от места казни на почетном месте, и все глаза с любопытством устремлялись на них. Всем уже было известно, что сам султан лично дал им повышение – милость, которой удостаивались только избранные. Другие офицеры с завистью смотрели на них. Даже сам палач глядел на них: он видел падение не одного любимца, кончавшего на эшафоте, поэтому очень понятно, что он думал о том, скоро ли падут эти новые любимцы. Палач вечно думает только о конце, и нигде этот конец не бывает так близок, как в Турции.

Палач Будимир, человек уже пожилой, был по происхождению черкес, но с юности жил в Константинополе, где был прежде помощником палача. Теперь уже сам Будимир состарился, но это все еще был сильный и высокий старик внушительной наружности, черкесский костюм которого имел в себе нечто театральное. Его лицо, обрамленное длинной седой бородой, выглядело весьма внушительно, как будто он гордился важностью своего поста. Его все боялись и говорили, что в старом черкесе нет ни на йоту чувства. Обе щеки и шея палача были покрыты страшными рубцами.

Между тем Галил был подведен к эшафоту и передан в руки палача. Едва последний хотел положить свою жертву, как Галил лишился чувств и, несмотря на все усилия палача, не приходил в себя. В воздухе мелькнул топор, раздался глухой удар, и голова Галила покатилась… Приговор был приведен в исполнение, и толпа разошлась, довольная зрелищем и уже совершенно забыв о Галиле…

На следующую ночь Мустафа-паша оставил Константинополь, чтобы отправиться в изгнание.