Руфь - Элизабет Гаскелл Страница 29

Миссис Хьюз уже приготовила чай для приехавшей гостьи. Мистер Бенсон втайне сердился, глядя, как беспечно и бесконечно долго сестра цедила чай, рассказывая ему между делом разные ничтожные новости, о которых забыла сообщить дорогой.

— Мистер Брэдшоу запретил своим детям водиться с Диксонами, потому что как-то вечером они стали играть в шарады.

— Вот как? Не хочешь ли еще бутерброд?

— Спасибо. От этого уэльского воздуха у меня разыгрался аппетит. Миссис Брэдшоу теперь платит аренду за Мэгги, чтобы бедняжку не отправили в работный дом.

— Это хорошо. Еще чашечку чая?

— Но я уже выпила две! Впрочем, можно еще одну.

Наливая чай, мистер Бенсон не сумел удержаться от вздоха. Ему казалось, что прежде его сестра никогда не была такой жадной и прожорливой, между тем мисс Вера нарочно тянула время, чтобы отсрочить неприятную встречу, которая ждала ее после чая. Но все на свете имеет свой конец, закончилась и трапеза мисс Бенсон.

— Не хочешь ли теперь посмотреть на больную?

— Хорошо.

И они отправились к Руфи. Миссис Хьюз прикрепила к окну куски коленкора на манер ставен, чтобы в комнату не били солнечные лучи, и при этом приглушенном освещении больная по-прежнему лежала бледная и неподвижная, точно мертвец. Даже мисс Бенсон, уже подготовленная до некоторой степени рассказами брата, была поражена видом этой мертвой неподвижности. В ней пробудилось чувство сострадания к несчастному, но все еще прелестному созданию, лежавшему перед ней, точно подкошенное смертью. Взглянув на Руфь, мисс Вера тотчас же поняла, что эта девушка не может быть ни нечестивой соблазнительницей, ни закоренелой грешницей: они не способны так сильно и глубоко чувствовать горе. Мистер Бенсон смотрел не столько на Руфь, сколько на сестру, читая по ее лицу как по книге.

Миссис Хьюз стояла тут же и плакала навзрыд.

Мистер Бенсон тихо взял сестру за руку, и они оба вышли из комнаты.

— Останется она в живых, как ты думаешь? — спросил он.

— Не знаю, — тихо ответила мисс Бенсон. — Но, Боже, как она еще молода, совсем ребенок. Несчастная! Когда же приедет доктор, Терстан? Ты должен рассказать мне все, что знаешь о ней, ты ведь толком еще ничего не сказал.

Мистер Бенсон, может быть, и говорил, но мисс Вера прежде не слушала его, а, наоборот, старалась избежать разговоров на эту тему. Впрочем, мистер Бенсон был рад уже тому, что наконец в любящем сердце сестры пробудился интерес к его несчастной протеже. Он, как умел, рассказал ей всю историю Руфи. Так как он глубоко сочувствовал несчастной, то говорил с истинным красноречием. Когда он закончил, у обоих в глазах стояли слезы.

— Что же сказал доктор? — спросила мисс Вера после некоторого молчания.

— Он говорит, что главное для нее — это покой. Кроме того, он прописал лекарства и велел пить крепкий бульон. Я не могу передать тебе всех предписаний — миссис Хьюз знает лучше. Она такая добрая! Вот уж воистину «благотворит, не ожидая ничего» [9].

— Да, она и выглядит такой милой и кроткой. Я посижу возле больной сегодня ночью, а миссис Хьюз и ты сможете выспаться — вы совсем умаялись. Ты уверен, что ушиб прошел без последствий? У тебя спина теперь не болит? Однако как мы должны быть ей благодарны, что она вернулась помочь тебе! Послушай, да точно ли она хотела утопиться?

— Я не могу ответить точно, поскольку я ее об этом не спрашивал. Она была не в том состоянии, чтобы отвечать на расспросы. Впрочем, я в этом почти не сомневаюсь. Но ты, Вера, пожалуйста, даже не думай дежурить сегодня возле нее. Ты ведь только что с дороги!

— Не стоит об этом говорить. Я все равно буду дежурить. А если ты не прекратишь возражать, то я примусь за твою спину и наклею тебе пластырь.

Мисс Бенсон умела всегда настоять на своем. У нее был твердый характер, удивительная сметливость, и люди подчинялись ей невольно, сами не зная почему. К десяти часам она уже была полной хозяйкой в комнатке Руфи.

Мисс Вера понимала, в какой полной зависимости от нее оказалось это беспомощное существо, что еще больше располагало сестру пастора к больной. Ей показалось, что к утру Руфи стало чуть получше, и радовалась этому от души. И действительно, больная почувствовала облегчение. Сознание как будто начинало возвращаться к ней, хотя беспокойное и страдальческое выражение ее лица все еще говорило о том, как сильно она мучится. Около пяти часов, когда уже почти совсем рассвело, мисс Бенсон увидела, что Руфь пошевелила губами, словно хотела что-то сказать. Мисс Вера нагнулась к ней.

— Кто вы? — спросила Руфь чуть слышным шепотом.

— Я мисс Бенсон, сестра мистера Бенсона, — ответила та.

Эти имена ничего не объяснили Руфи. Напротив, она даже испугалась, как пугается маленький ребенок, когда после пробуждения вместо милого и дорогого лица вдруг видит поблизости незнакомого человека. Мисс Бенсон взяла ее за руку и ласково погладила:

— Не бойтесь, моя милая, я друг вам. Я приехала издалека, чтобы ухаживать за вами. Не хотите ли чаю?

Тон, которым были произнесены эти слова, ясно показывал, что сердце мисс Бенсон окончательно смягчилось. Даже брат, придя к ней утром, был удивлен ее участием к больной. И ему, и миссис Хьюз долго пришлось уговаривать мисс Веру пойти отдохнуть после завтрака часа на два. Но прежде чем уйти, она взяла с них обещание разбудить ее, как только придет доктор.

Однако доктор пришел только поздно вечером. К больной быстро возвращалось сознание, но это было сознание страдания: слезы, которых она не в силах была сдержать, медленно катились по ее бледным исхудалым щекам.

Мистер Бенсон провел весь день дома, чтобы услышать мнение доктора. Теперь, после приезда сестры, ему не надо было ухаживать за больной и он мог обдумать на досуге положение Руфи — в той мере, в какой знал о нем.

Мистер Бенсон вспомнил их первую встречу, вспомнил маленькую фигурку, балансировавшую на скользких камнях. Тогда девушка чуть ли не улыбалась, забавляясь возникшим затруднением. Он припомнил счастливый блеск ее глаз, в которых, казалось, отражалось все великолепие искрящегося водяного потока. Потом ему вспомнилось изменившееся, испуганное выражение этих глаз, когда маленький ребенок отверг ее ласки. Это досадное приключение ясно досказало ему историю, на которую намекала миссис Хьюз: она говорила о Руфи печально и неохотно, словно не желая верить — как и следует христианке — в торжество зла. Потом этот страшный вечер, когда он спас девушку от самоубийства, и ее тяжелый, непробудный сон. И теперь, потерянная, брошенная, только что вырванная у смерти, она лежит беспомощная, оказавшись в полной зависимости от людей, которые несколько недель тому назад были ей совершенно чужды. Где же ее возлюбленный? Неужели он спокоен и счастлив? Неужели он мог оправиться от болезни, имея на совести такое тяжелое бремя? Да полно, есть ли у него совесть?