Наши все тридцать - Наталья Даган Страница 29

Когда это ощущение достигло апогея, я легла на песок и посмотрела в небо. В небе лениво кружили жирные чайки. Я закрыла глаза. Многих людей и события я вспоминаю с теплым чувством, а события того времени вспоминаю с трепетом.

Но как все это странно, думала я. Любови, страстищи, совпадения. Как странно, что они приходят и уходят, пожарным заревом напалма тая на рассвете новых дней. И как странно, что мы так сильно страдаем, когда бушует это пламя, а потом еще сильнее страдаем, когда заново – и, кажется, бесконечно – его ждем.

Хитро плетет судьба свои узоры, скрепляя нити жизней встречами и совпадениями. Чему-то, видимо, пытается нас научить.

«Так к чему же была эта сегодняшняя встреча, – думала я, – внезапная, спустя десять лет?»

Я знала к чему: есть вещи, против которых время бессильно. Эти вещи внутри нас. Даже теперь, спустя столько лет после того, как в последний раз его видела, я враз и очень сильно захотела найти его.

Я захотела этого так же сильно, как когда-то очень сильно объект моей давнишней, светлой любови, предшествовавшей тем страстям черной весны, – хотя бы издалека увидеть. Тот герой, моя настоящая вторая половина, был спасительным огнем путеводного костра в сумеречной полосе трудных дней. Он был моя светлая половина… Так же как бойфренд был моей половиной темной. Чтобы понять эту простую истину, у меня ушло больше десятка лет. Но, кажется, я успела, уложилась в срок: обладать таким знанием в тридцать – это немало.

И все-таки, и все-таки… Я лежала на песке с закрытыми глазами, жаркая желтая темнота томила изнанки век, изредка докатывалась до ног ленивая прибойная волна, но только одна мысль бродила в моей голове: найти его снова.

Но вот что помешает мне, поняла я: то же самое время. Годы. С невольной усмешкой я подумала о том, что, если найду объект своей страстищи обрюзгшим, лысым и семейным (а лысым я вполне могу его найти, потому как уже в юности у него были лобные залысины), меня ждет разочарование. Лучше я буду помнить его, как он любил говорить про себя, «молодым орлом». Если же меня не ждет разочарование, каким бы я его ни нашла, это означает, что ничего не изменилось и он для меня по-прежнему то же, что героин для наркомана. Плохо и то и другое. Потому что в любом случае он уже предпочел меня другим женщинам и другой жизни. Что же касается объекта моей светлой любви, то его я не смогу найти по совершенно иной и абсолютно прозрачной причине: следы его навсегда затеряны в смутном времени на разломе эпох, в наши неспокойные 90-е годы, когда, однажды уехав по делу из дома, улетев в краткосрочную командировку на несколько дней, он никогда больше не вернулся, и никто не смог сказать точно, что случилось.

Дела давно минувших дней, минувших в прошлом веке, в прошлом тысячелетии. Преданья старины глубокой.

Теперь я танцую танго, и мой учитель ругает меня, потому что мысли мои далеко. Мне тридцать, и у меня теперь совершенно другая жизнь. У меня хобби, и спорт, и прекрасные латиноамериканские танцы. У меня – невесты по второму разу, которым расскажу о новом увлечении, как только вернусь. И не только об этом. Нам всегда есть о чем поговорить, и с годами темы не иссякают.

Все эти мысли возвращают меня на землю.

С особой остротой я чувствую вдруг запах кипарисов и роз, я слышу брутальные такты танго, льющиеся на манер ретро, с хрипотцой, из динамиков обшарпанного пластмассового магнитофона, поставленного неподалеку на парапет. Без запинки преодолев третий шаг, словив краем глаза улыбку партнера, я думаю о том, что в этом веке и в этом тысячелетии чувствую себя гораздо лучше, чем в прошлом. И что настоящее достижение моих тридцати, моего странного среднего возраста – немного тревожного, немного ожидательного, апокалиптичного и оптимистичного одновременно, – это то, что мне удалось влюбиться в жизнь. И эта любовь оказалась ответна.