В свободном полете - Дженифер ван дер Куаст Страница 29

— Да, здесь очень красиво, — соглашается Келли. — Но должна предупредить вас. Эспен живет от сезона к сезону. И временами здесь бывает очень тихо. Ничего общего с Нью-Йорком.

— Я на это и не рассчитывала.

— Могу ли я поинтересоваться, почему вы хотите уехать?

— Почему я хочу уехать из Нью-Йорка?

— Да.

Почему я хочу уехать из Нью-Йорка?

— Келли, буду с вами откровенна… — Поигрываю веревочкой своих жалюзи. Планки разворачиваются, открывая взору пульсирующую неоновую вывеску на другой стороне улицы. — Я пресытилась Нью-Йорком. — Мигающий синий свет отвлекает меня. Закрываю жалюзи. — Поймите меня правильно. Я вполне довольна своей жизнью здесь. Но знаете, хорошего понемножку. Думаю, что-то всерьез не в порядке с городом, который предлагает так много. Например, я каждый вечер могу смотреть экспериментальное кино в архивах антологии кино. Но знаете что? Все эти фильмы гарантированно ужасны. И могу читать любую из трех еженедельных так называемых альтернативных газет, ни одна из них не предлагает читателю ничего стоящего. И еще я могу измываться над собой каждые выходные, таскаясь на убогие, плохо написанные, дурно поставленные, отвратительно сыгранные пьесы, не пробившиеся на Бродвей. — Чувствуя, что начинаю сбиваться, я пытаюсь вернуться на прежние рельсы. — Я хотела бы жить и работать там, где люди несколько разборчивее. Меня не интересует более, насколько вещи или явления новы, свежи или оригинальны. Я хочу, чтобы они были хороши. Я предпочла бы исследовать новые возможности, а не тратить время, бродя по грязным нью-йоркским мостовым.

Не слишком ли я разоткровенничалась?

— Понимаю, — произносит Келли. — Но, видите ли, Эспен едва ли предоставит вам много возможностей смотреть альтернативное кино или читать альтернативную прессу…

— Вот и хорошо.

— Ага. — Пауза. — Скажите, Сара, вы физически активный человек?

— О да. Очень активный. — Я как-никак на этой неделе каждый день ходила в спортзал.

— В самом деле? Какой вид спорта вы предпочитаете?

— Ну, я люблю… — Лыжи? Туризм? Парашютный спорт? — Кататься на роликах.

— Ага, понятно… — Слышу, как Келли шуршит бумагой. — Еще один, последний вопрос, Сара. Что в первую очередь привлекает вас в нашем журнале? Есть какие-нибудь разделы, авторы или колонки, особенно заинтересовавшие вас?

— Мм… — О черт!

— Вы читали «Эспен куотерли»?

Да! Скажи да!

— Нет, — признаюсь я. — Но собиралась. Кажется, во всех киосках журнал уже распродан. — Это слишком для города, способного предложить, что угодно. — Но, — поспешно добавляю я, — я попросила «Барнс и Нобль» позвонить мне, как только выйдет следующий номер. — Они вообще принимают такие заказы? Кто знает.

— О! — восклицает Келли. — Понятно.

Закончив разговор, звоню маме:

— Я только что провалила очередное интервью.

— Каким образом? Мы же с тобой говорили полчаса назад.

Рассказываю ей все.

— Ой, плюшечка, это ужасно! Только подумай, как замечательно было бы в Эспене. Ты жила бы всего в четырех часах езды от нас. А им нельзя перезвонить и перенести интервью на более удобное время?

— Едва ли это сработает.

— Черт возьми! Какая досада. Мы приезжали бы к тебе на выходные. И ты могла бы бывать дома в любое время…

Хм. Об этом я не подумала. Теперь мой провал уже не кажется таким разрушительным.

— О'кей, мам, спасибо, что обрисовала перспективы.

— Знаешь, плюшечка… — Прямо чувствую, как она пытается деликатно сменить тему. Это всегда дурной знак. — Если ты всерьез обдумываешь отъезд из Нью-Йорка, может, тебе следует просто на пару недель вернуться домой?

— Но, мам, я на самом деле не хочу уезжать из Нью-Йорка.

— Так я и предполагала, — вздыхает она.

Разговор окончен. Тянусь за тем, что осталось от моей сигареты. Внезапно мне становится весело: Эспен со всеми своими роскошными курортами, чопорными горными вершинами и изысканным светским обществом всегда казался мне оазисом. Я никогда прежде не рассматривала это место как возможность вернуться домой. Блин! От одной мысли мурашки по коже. Благодарение Господу, этого несчастья с таким артистизмом удалось избежать.

Часом позже мне звонит снизу Джейк. Быстро спускаюсь на четыре пролета и встречаюсь с ним у машины. Он забрасывает на заднее сиденье мою дорожную сумку.

— И это все?

— Да, люблю путешествовать налегке.

Наглая грубая ложь. У меня только одна сумка, и я не хочу, чтобы он подумал, будто я слишком суетлива. Если я и научилась чему-либо за десятилетние попытки произвести впечатление на парней, так это тому, что лучше проявлять свои характерные черты постепенно, на протяжении длительных промежутков времени.

Джейк помогает мне устроиться на переднем сиденье, затем обходит машину и усаживается на водительское место. Застегивает ремень и отчего-то медлит. Поворачиваюсь к нему и вижу, что он смотрит на меня с улыбкой. Мне тут же хочется захлопать ресницами.

— Мне нравится оттенок твоих волос.

— Спасибо.

Он придвигается чуть ближе:

— Брови ты тоже высветлила?

— Нет! — негодую я. Конечно, я высветлила брови, но Джейк не должен был это заметить.

Он включает двигатель. Мягкая успокаивающая музыка струится из динамика, и хрипловатый мужской голос напевает лирическую мелодию. Ого.

— Смени диск, если хочешь, — предлагает Джейк, встраиваясь в поток автомобилей. — Коробка под твоим сиденьем.

— Нет, нет. Все замечательно, — отвечаю я, стараясь не поддаваться панике.

Я все же невероятно глупа. Полная идиотка. Я должна была сообразить гораздо раньше, что никоим образом не в форме, абсолютно не готова к путешествию вместе с Джейком. Движение на выезде из города будет в лучшем случае напряженным, а точнее, настоящим кошмаром. И беседа станет несколько затруднительной. Но с этим я справлюсь. А вот что мне не по силам, так это тесты, своего рода музыкальные викторины — потому что Джейк наверняка попросит меня выбрать радиостанцию или предложит сменить диск, а мне придется либо изображать дурочку, либо в конце концов признаться, что у меня ужасный музыкальный вкус.

Откуда я знаю, что мой вкус так отвратителен? Что ж, я расскажу вам. Однажды в колледже я встречалась с парнем, который отчаянно пытался приобщить меня к культу Боба Дилана. И однажды вечером он поставил мне «Lay, Lady, Lay». Я плакала.

С тех пор я решила, что мне не нравится сентиментальное, душещипательное барахло о хроническом несчастье. Мне не нравится, когда песня задевает меня за живое и разбивает вдребезги стальную пластину цинизма в моей груди, которую я создавала все годы своего взросления. Если музыка заставляет меня чувствовать хотя бы относительную человечность, пробуждает малейшее чувство взаимопонимания, я не желаю ее слушать.