Венецианское ожерелье - Анна Джеймс Страница 29

Задержался, чтобы знакомым жестом прикоснуться к ее щеке, пошел было к двери, но потом, словно спохватившись, перед тем как окончательно выйти из комнаты, дотянулся до радио и прибавил звук.

Смущенная до слез, Андреа села на кровать. Этот человек имеет над ней такую власть и так умело этой властью пользуется, что с легкостью загоняет ее в угол. Рядом с ним она чувствует себя неуверенной, даже немного беззащитной… но такой женственной. Было в Заке что-то пугающее, чуть ли не опасное. Но страха Андреа в его присутствии никогда не испытывала, только неодолимую притягательность этого человека. Это было так же необъяснимо, как и бесспорно, хотя было ясно, что это игра с огнем, который может опалить ее сердце.

Она быстро вытерла чистые, блестящие волосы и причесалась, оставив их распущенными. Потом сбросила шорты, топик и остановилась у зеркала, всматриваясь в свое отражение. На ней остался только розовый комплект, который она купила, поддавшись настроению. Зак так бесцеремонно настоял на том, чтобы она надела именно это! Он и платье для нее выбрал. Из чувства противоречия она решила на этот раз проигнорировать его указания. Во взгляде Зака, когда он перекинул платье через ее руку, сквозило какое-то злорадство. Похожее выражение отразилось и на лице Андреа, когда она повесила платье в шкаф, а вместо него взяла желтый сарафан. Волосы уже почти высохли. Она встряхнула головой и вернулась к зеркалу. Сарафан сидел как влитой, в нем она выглядела почти соблазнительно. Андреа гадала, будет ли Зак разочарован или ничего не заметит. Она не знала, чего ожидать. И все же ей очень хотелось вновь его увидеть. Каким-то образом она знала, что Зак заметит. И знала еще одно: то, что началось между ними в самый первый день, все еще не завершилось. Ее притягивало к нему силой загадочной власти, которой он обладал и которой она не могла противиться.

Возможно, как и прочие Нэвиллы, он хочет, чтобы она уехала. Возможно, он хочет, чтобы она держалась подальше и от бриллиантов, и от Дрого-Мэнор, и от острова Сент-Майкл. Возможно, она тоже представляет для него угрозу. Если даже так, она не хочет думать об этом, во всяком случае, не сейчас, не этим вечером.

Еще до того, как посмотреть в меню, они заключили соглашение. Инициатива принадлежала Заку:

— Никаких разговоров о Дрого-Мэнор и его обитателях.

— Ни слова о банке, или сэре Джордже, или коллекции, — присоединилась Андреа.

Ей удастся провести вечер так, как она хотела, даже лучше, ведь она будет с Заком.

— Вообще никаких деловых разговоров, — подытожил Зак, подняв свой бокал с этим обещанием.

Андреа улыбнулась ему с благодарностью. Те темы, которые пугали ее больше всего, похоже, не будут даже затронуты. Когда-нибудь все равно придется сообщить о том, что ожерелье — оригинал и не принадлежит Нэвиллам, но только не сегодня. Этот вечер принадлежит ей. Может быть, даже, Андреа допустила такую мысль, им двоим.

Они придерживались этого соглашения и говорили о красоте ночи, своем заказе, музыке, а обед шел своим чередом, и свеча на столе догорела, вспыхнув напоследок трепетным огоньком. Их глаза встретились над этим прощальным мерцанием, руки нашли друг друга. Под конец они вообще не разговаривали, просто сидели и молчали, пока что-то не подтолкнуло их к ансамблю из трех музыкантов, игравшему возле маленькой площадки, освобожденной от столов для желающих потанцевать.

В едином порыве перешли они в тот конец зала и, как одно целое, двигались в такт музыке. Они превосходно подходили друг другу. Голова Андреа уютно устроилась под его подбородком, она прильнула к Заку, следуя за каждым изгибом его тела. Сильными, теплыми руками Зак мягко прижимал ее к себе так, словно иначе и быть не могло этим вечером. Их сердца бились в унисон. Музыка, нежная, романтичная, перетекала из одной песни в другую, подхватывавшую последнюю ноту, и Зак с Андреа так и кружили, не разжимая объятий, пока не отзвучал последний аккорд.

Они оставили танцевальную площадку и ушли из ресторана бродить по улочкам, извивающимся под ажурными балконами из кованого железа с буйно цветущими бугенвиллиями и гибискусом, улочкам, наполненным смехом и пением. Веселье следовало по пятам, окружало их, да и сами они прониклись радостным волнением этой ночи.

Пока они шли, Зак держал Андреа за руку, время от времени поглядывая на нее, и ни словом не обмолвился о том платье, которое хотел видеть на ней. Сказал только:

— Ты так красива сегодня, вся в солнечных брызгах.

Ветер играл ее темными волосами, и Андреа чувствовала себя привлекательной и обновленной. Такой эксцентричной, живой, беззаботной, как теперь, когда под ноги ложились мостовые незнакомых улиц, а рядом, рука в руке, шел Зак, она никогда раньше себя не ощущала. Андреа осознавала, что какая-то часть ее все еще сомневалась, протестовала. Ведь этот человек, возможно, имел отношение к смерти Паоло. Ведь он, возможно, сам или с кем-то еще замышляет что-то против нее. Нет, этого не может быть, уверяла Андреа себя. Только не сейчас, когда его взгляд так открыт, честен, когда она чувствует на своей ладони тепло его сильной руки. Если уж на то пошло, решила Андреа, Дрого-Мэнор со всеми его интригами всего лишь дурной сон. Реально лишь то, что происходит сейчас.

Беспокойство, страх, даже остатки сомнений оставили ее. Андреа по-прежнему не знала, что он за человек, и сейчас ей было все равно. Зак был рядом с ней, они шагали бок о бок, и Андреа была счастлива. «Может быть, этот вечер — все, что у нас есть, единственный вечер наедине, вдали от Сент-Майкла. А если так, то пусть он превратится в сказку», — думала Андреа.

А они все шли и шли, рука в руке, и, хотя о коллекции Нэвилла не было сказано ни слова, разговор в конце концов перешел на драгоценные камни. Иначе и быть не могло. Ювелирное искусство давно стало неотъемлемой частью жизни каждого из них. Пока они шли улицами Сан-Хуана, Зак рассказывал ей о своем ювелирном магазине в Нью-Йорке. В ее воображении, как живые, представали видения переполненных, похожих на соты зданий, банкротства скупщиков и продавцов, звучали какофонией торгующиеся голоса.

— Это безжалостный мир, но я уже знал, с чем имею дело, жаль только, что понимание обошлось мне слишком дорого. А начинал я в еще более жестоком месте, чем Седьмая авеню.

Они шли, держась за руки, и Зак рассказывал Андреа о своей первой поездке в Рио, о старом мексиканце, торговце бриллиантами, который взял его под свое крыло и помогал неопытному новичку вовремя распознавать подводные камни и скрытые течения самого безжалостного, казалось, дышащего конкуренцией мирового рынка.

— Бывало, что я ошибался, — признал он, — но на ошибках учатся. Зато я стал разбираться в бриллиантах. Пройдя через огонь, воду и медные трубы, — сказал он и ухмыльнулся.

И вот они гуляют по пляжу, туфли несут в руках. Зак закатал свои брюки. Кромка прибоя наползает на босые ноги, и в лунном свете видны разлетающиеся брызги. Зак рассказывает. Андреа слушает. Он делится с ней тем, о чем отказался говорить в Дрого-Мэнор: воспоминаниями о своих приключениях на алмазных копях по всему миру.