Воспитанница любви - Ольга Тартынская Страница 29

– Евгения больше нет, – и сползла по стене на пол.

И уже смутно помнилось Вере, как кричала Арсеньева: «Нет! Мальчик мой, мальчик мой! Нет!» – как бегала горничная за нюхательной солью, как Вольский, до крови закусив губу, больно колотил кулаком в стену… Повинуясь естественному порыву, Вера бросилась к нему и забилась в рыданиях, крепко прижимаясь к его груди. Вольский враз как-то обмяк и, обняв девушку, заплакал, как ребенок…

Последующие дни тоже будто подернулись пеленой. Билеты с траурной каймой, черные платья, завешанные зеркала. Сквозь туман припоминалось, как отпевали бедного поэта в церкви, полной народу. Трогательная речь молодого архиерея заставила плакать всех присутствующих. Последний поцелуй, запечатленный на холодном лбу. Арсеньева, не отходящая от гроба, вмиг поседевшая, не отрывала глаз от сына, будто любовалась им, заботливо поправляла пряди его волос. Вере запомнилась еще бульварная молодежь, архивные юноши, которые искренне скорбели об утрате товарища, как несли они гроб на своих руках от катафалка до могилы в Симоновом монастыре.

Потом бесконечные вечера, и княгиня, монотонно повторяющая, держась за виски:

– Пусто. Господи, как пусто!

Вольский проводил матушку Евгения к нижегородским родственникам – Вера знала это от Алексеева. Андрей не появлялся в доме княгини; здесь воцарились скорбь и тишина. Княгиня наконец решилась ехать в Италию. Ее здоровье пошатнулось, мигрени мучили беспрестанно, а более – тоска. Тоска гнала ее из отечества куда глаза глядят, однако выяснилось, что опекун не позволяет везти с собой Веру. Необходимо было решиться на брак с Алексеевым. Иван Иванович в эти траурные дни не беспокоил Веру, и она решилась первая заговорить с Алексеевым и окончательно объясниться.

Произошло это в один из таких унылых вечеров, когда княгиня без цели бродила по дому, отдавая ненужные приказания, а потом заперлась у себя с бутылкой шабли. Приехавший Алексеев, которого принимали как домашнего, обнаружил в столовой за ужином Веру в обществе одной из старых тетушек княгини. Девушка сообщила ему, что желает поговорить наедине, и они отправились в гостиную. Страшно было начинать. Вера слегка прокашлялась и, подавив дрожь в голосе, произнесла:

– Остается ли в силе ваше предложение, Иван Иванович? Вы ведь понимаете, о чем я говорю?

Алексеев повозился на стуле и ответил:

– Да уж, я не отступаю от своего слова.

Вера облегченно вздохнула.

– Желаете ли вы возобновить наши переговоры?

Алексеев с подозрением глянул на Веру:

– Уж не в омут ли головой решили-с?

Вера задрожала.

– Если вы раздумали, так и скажите. Я не собираюсь навязываться вам!

Алексеев покряхтел:

– Не хочу после трясти рогами подобно моим сослуживцам. Женятся на молоденьких, а они их награждают сим головным убором.

Вера вспыхнула:

– За кого вы меня принимаете? Вы пользуетесь моей беззащитностью. Это так подло! – И она расплакалась.

– Да полноте, никто вас не оскорбляет. Сочту за честь. Только имейте в виду, – в глазах Алексеева блеснул злой огонек, – этого красавчика, господина Вольского, я в свой дом и на порог не пущу. Глядите сами.

Вера кивнула, горько думая: «Если он теперь со мной так груб, то что же будет после свадьбы?» Алексеев поднялся, поправляя сюртук.

– Так я могу доложить княгине, что мы сладили?

Вера еще раз кивнула, шмыгая носом.

– Их светлость лучше не беспокоить: недовольны будут-с! – раздалось от двери.

Конечно, это Малаша, верная себе, подслушала весь разговор и, не выдержав, встряла. Алексеев счел нужным откланяться:

– Ну, до утра подождем, авось мир не перевернется за одну ночь.

Напрасно Иван Иванович так думал.

Вечер закончился печально. Вера прощалась со всем, что она любила, прекрасно понимая, на какую неволю обрекла себя. Следовало убрать подальше портрет Вольского или вовсе вернуть его княгине. А как теперь без него? Права безутешная княгиня – пусто. Евгений ушел навсегда, с Андреем тоже надо расстаться навеки, будто и он умер. Да, для несчастной девушки Вольский более не будет существовать, ведь она произнесет перед алтарем клятву верности нелюбимому, отвратительному мужчине. А после разделит с ним супружеское ложе. При мысли об этом Вера невольно содрогнулась. Неужели она переживет это насилие над собой, противные ласки, мерзкие поцелуи? Бедняжка бросилась на подушки, ломая руки.

Возможно ли избежать всего этого? Как? Последовать за Евгением… Нет-нет, даже думать о таком – страшный грех! Вера испугалась своих темных мыслей. Она вообразила Андрея, теплый взгляд синих глаз, его крепкие объятия, когда они вместе плакали… Захлебываясь слезами, девушка осыпала поцелуями злосчастный портрет, с которым ей предстояло проститься. Что придется ей пережить? Стать жертвой похоти Алексеева и после томиться в неволе, пока ее не приберет чахотка или родовая горячка… «Как бы славно было родить сыночка, похожего на Андрея! От него… – продолжала терзать свою душу несчастная невеста. – Как бы я любила его, моего ангельчика, целовала бы его в золотые кудри и синие глазки!»

Потом ее мысли перенеслись опять к Вольскому. Почему он покинул ее? За что? Как мог он оставить Веру в такой тяжелый момент? В глубине души девушка понимала несправедливость последних обвинений. Вольский трудно переживал потерю друга. Девять дней он не отходил от обезумевшей матери Евгения, принял на себя все заботы о погребении и прочем. Что он теперь?

– Прощай, любовь моя! – шептала Вера в забытьи, прижимая к груди дорогой портрет. – Прощай, моя радость, мой единственный…

Сон спас ее от безумия, накрыв глухим покрывалом исстрадавшуюся душу.

– Барышня, проснитесь! Ну проснитесь же! – Кто-то тряс Веру за плечо.

Едва разлепив глаза, она увидела над собой Малашу. Ничего не понимая, Вера уставилась на прислугу. Та затрясла ее с новой силой.

– Поднимайтесь, вас ждут! Да скорее же, скорее, будьте неладны!

– Кто ждет? Зачем? – вялая со сна, бормотала Вера.

Однако она начала одеваться, подгоняемая Малашей. Та бегала по комнате и собирала что-то в большой узел. Сонная барышня наспех оделась и спустилась вниз, куда гнала ее Малаша, в темноте таща следом тяжеленный узел. Вся сцена происходила во мраке. Отчего-то нигде не горело ни огонька, лишь свет месяца да отблески снега проникали в окна. В передней и вовсе было темно, чей-то силуэт маячил у дверей. Вера испугалась и отпрянула было, но тут на нее накинули что-то тяжелое, мохнатое. Затрепыхавшись, как птичка в силках, Вера почувствовала, как ее подняли на руки и быстро понесли. Зловещая тишина сопровождала похищение, и бедная жертва не могла понять, кто несет ее. Потом ее усадили в возок и погнали лошадей. Попытки высвободиться ничего не дали. Девушке было нестерпимо жарко, она задыхалась под шубой, однако тиски чьих-то сильных рук не ослабевали. Вера смирилась и затихла, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, однако там по-прежнему царила та же зловещая тишина, оглашаемая лишь грохотом копыт по снежному насту. От духоты и нервного напряжения Вера впала в подобие сна.