Фея с улицы Иркутской дивизии - Лариса Кондрашова Страница 29

Говорят, первый муж от Бога, второй — от людей, а третий — от черта. Четвертый муж, надо думать, опять от Бога. Но то, что это не Володька, очевидно.

Сима еще на первом муже обожглась — еще тогда ее тошнило при виде мутных глаз супруга и его помятой физиономии.

Возможно, не будь у нее такого печального опыта, она как-то примирилась бы с Володькиными «заплывами» в алкогольное море. А так у нее срабатывала реакция — привычная захлестывающая ярость, доходящая до ненависти. Уговаривать ее не обращать внимания было бесполезно.

В минуты подпития он был двулик, как Янус: все граждане страны, кроме самых близких, казались ему сволочью, которую только бить и стоит, а к домашним у него возникала столь же неистовая любовь, доходящая до обожания. Если, конечно, в этот момент кто-то из них не слишком на Сумятина наезжал.

Первым эту любовь сегодня испытал Кирилл, попавшийся пьяному Сумятину на глаза, — его Володька одарил сотней долларов. Парень не мог поверить своему счастью, но при этом не забыл как следует рассмотреть купюру на свет — а вдруг фальшивая?

Сима не стала вмешиваться, потому что это был лишний повод для Володьки побузить. Он даже несколько замедлил выдачу Кирюхе этой самой купюры, ожидая от Серафимы возмущения. Ведь она неоднократно прежде втолковывала ему, что давать деньги мальчику не надо. Он еще слишком мал, и за удовлетворением его нужд мать сама проследит. Но Сима сделала каменное лицо, так что в конце концов Володька просто сунул деньги Кириллу со словами:

— Купи себе что-нибудь.

Не встречая ожидаемой реакции на свои выходки, он как будто на мгновение прозревал и мог оценить собственное поведение, но потом волна принятого алкоголя опять захлестывала его.

Мальчик тоже покосился на мать и, не дождавшись окрика, поскорее скрылся за дверью своей комнаты. Впрочем, подозревая, что от экспроприации в дальнейшем это его не спасет. Почти три тысячи рублей! В тяжелые времена этих денег семье Назаровых хватало на неделю.

Такой же трюк Сумятин пытался проделать с Валерией, но та гневно дернула плечиком:

— Оставьте себе на похмелье!

Этим Володьку она настолько смутила, что тот снова попытался вынырнуть в трезвый мир. Он как-то особенно трепетно относился к Валерии и очень ее уважал за самостоятельность суждений и неподкупность.

— Ты думаешь, я слишком пьян?

Валерия окинула его взглядом подчеркнуто медленным с ног до головы.

Володька терпеливо стоял перед ней как примерный ученик.

— Не слишком, — сказала девушка, — пару месяцев назад вы были куда пьянее.

— Куда? — глупо переспросил он.

— Лыка не вязали.

— Ты похожа на свою мать, — заключил он печально.

— А вы не знали, что я — ее дочь?

Он мотнул головой, опять ныряя в алкогольный туман.

— А жаль!

Чего жаль, было непонятно.

Алексей к раздаче денег не поспел, задержался в своем авиамодельном кружке. Так, бедный, и не узнал, чего он пропустил. Даже если у Кирилла сотню баксов не изымут, он ни за что не признается брату, что у него есть деньги. Знает, что за таким признанием изъятие последует еще быстрее, чем от матери.

Сима наблюдала со стороны за выступлением Володьки, и ей было грустно. От того, что она жалела себя. Ну почему ей не достался самый обычный мужик? Как у той же Дины. Она-то и требований особых к нему бы не предъявляла. Пусть бы не напивался как свинья, любил дом и детей, не обязательно много получал — она бы все равно смогла на эти деньги содержать дом, готовить и стирать, и так же любить своего мужа, как он ее. Она бы не стала заводить романов на стороне…

Господи, что это с ней?! Прямо плач Ярославны!

Почему-то именно сегодня Серафима поняла: ее терпению пришел конец. Володька, наверное, тоже это понял, потому что куражился над ней, как хотел.

— Что, не нравлюсь? — говорил он, подбоченясь и стоя на пороге, будто долгожданный гость. — Нашей Симе трудно угодить. Она ведь ищет особенного, с золотыми яйцами!

Он всегда начинал хамить, когда не встречал готовности к диалогу. Если бы она кричала, била посуду или его самого, он бы ничуть не обиделся. Так и должна вести себя женщина, чей любимый мужчина назюзюкался. Но эта равнодушная маска на лице женщины его бесила. Почему она его не любит. Чем он плох? Разве Серафима не знает, что это именно из-за ее равнодушия Сумятина тянет принять на грудь?

Так удобно было провозглашать, что во всех его бедах виновата Серафима. Как будто до встречи с ней он вообще не пил, хотя на самом деле ее брезгливость к алкоголю Сумятина сдерживала. В трезвом состоянии он порой признавался, что Сима его здорово дисциплинирует. А то, что она хочет от него невозможного…