Шпионка для тайных поручений - Лариса Шкатула Страница 29

Незнакомец в маске слишком много говорил, и в этом была его беда.

Понятное дело, он старался Соню успокоить, примирить с тем, что должно было здесь произойти. Она и в самом деле успокоилась, но вовсе не смирилась с неизбежностью происходящего. Несмотря ни на что, надо попытаться найти выход из опасного для ее чести положения. Не впасть в истерику, не лишиться чувств, как большинство женщин в подобной ситуации, а именно противостоять этому Зевсу, чего бы он сам от нее ни ждал.

Она попробовала пошевелить связанными руками — обрывок какой-то шелковой ткани слегка поддался. Сразу видно, что эти путы не были приготовлены загодя. Зевс воспользовался тем, что попалось под руку. Кажется, он не был моряком или человеком, могущим по-настоящему завязывать узлы.

Этот узел Соня сможет развязать! В отличие от завязанных Флоримоном де Баррасом. Те пришлось попросту разрезать. А поскольку Зевсу до Флоримона расти и расти, а Соня от Флоримона убежать все-таки сумела, значит, и с Зевсом надо попробовать потягаться!

— Бедная моя птичка! — продолжал напевать ей таинственный незнакомец. — Вам не слишком удобно было спать на этом узком диване. Ах да, вы читали книгу. И вовсе не для виду, как делают это большинство девиц, которые хотят казаться умнее, чем они есть на самом деле. Вы даже заснули, читая…

Соня старалась смотреть в его глаза, чтобы не пропустить какой-нибудь жест, могущий лишить ее небольшого пока успеха. Она нарочно тревожно и как бы с надеждой поглядывала в сторону двери. Он тоже проследил за ее взглядом, а княжна как раз в этот момент освободила руки. Впрочем, не изменив пока их положения.

— Вы прислушиваетесь, Гера, не войдет ли кто, чтобы помочь вам? Или боитесь, что увидят вас обнаженную в компании со мной? Успокойтесь, моя дорогая. Не произойдет ни то, ни другое. Два часа ночи. Дворец спит. По крайней мере, спят в апартаментах герцогини де Полиньяк… Мы не станем торопиться… Что же вы читали, милая царица богов?

Он наклонился, чтобы поднять лежащую на полу раскрытую книгу, и в это время Соня быстро протянула руку к стоящему в изголовье канделябру, схватила его и ударила по голове этого самозванца с Олимпа. Ударила не изо всей силы, в последний момент у нее дрогнула рука и внутренний голос испуганно вскрикнул: «Смотри не убей его!» Но тем не менее мужчина пошатнулся и рухнул на пол без чувств.

Соня быстро вскочила, приложила ухо к его груди — сердце билось. Она стала лихорадочно одеваться, одним глазом наблюдая, не очнется ли он.

Потом сдернула с кровати покрывало, набросила его на обнаженного мужчину и за ноги вытащила в небольшой коридорчик перед ее комнатой, сложив поверх покрывала всю его одежду, а дверь закрыла на засов дрожащими от волнения руками.

Потом она без сил опустилась на пол перед дверью и приложила к ней ухо. А что, если его сердце тогда билось, а теперь остановилось? А что, если она все-таки его убила?!

Но вот через некоторое время Соня с облегчением услышала, как лежащий за дверью мужчина зашевелился и пробормотал:

— Ч-черт! Где это я? — Немного помолчал, а потом расхохотался: — Гера! Вы ударили меня?

Он попытался толкнуть дверь, но, обнаружив, что она заперта, развеселился еще больше.

— Вы меня слышите? — он приложил губы к самой двери.

— Слышу, — спокойно сказала Соня, сидя на полу, опершись спиной о дверь.

— Здесь же темно! Откройте, мне надо одеться!

— Оденетесь на ощупь.

— Я даю честное слово, что и пальцем к вам не притронусь, слышите? Слово чести!

— Это хорошо, что она у вас есть, а только у нас в России говорят: добрый вор без молитвы не украдет…

— Иными словами, вы хотите сказать, что насильнику нельзя верить на слово? Теперь я понимаю, когда говорят, что у вас в Сибири есть женщины, которые с рогатиной ходят на медведя.

— Не знаю. Я пока этого не пробовала.

— Попробуйте, у вас должно получиться! — Он слегка застонал. — Ну вы меня и приложили! Ничего не скажешь, ручка у вас тяжелая. Шишка растет на глазах. То есть, я хотел сказать, на ощупь… Что за черт! Я еще ни разу не разговаривал с женщиной через дверь.

— Вы слишком часто чертыхаетесь, это не доведет вас до добра.

— О, моя милая проповедница! Вы решили меня перевоспитать. — Он закряхтел, по-видимому, поднимаясь. — Чем это вы меня так шарахнули?

— Пустяки, канделябром. Вы лучше одевайтесь скорее, а то, не ровен час, увидит кто. Еще подумают, что вы покушались на протеже самой королевы.

— Вы имеете в виду Марию-Антуанетту?

— А разве во Франции есть другая королева?

— О черт! Но это же глупо! Что обо мне подумают! Представляю, как станут злорадствовать эти придворные шуты! Впервые Жозефу, я хотел сказать — Зевсу, нанесла рану женщина…

— Если вы поторопитесь и будете делать примочки, следа от удара может и не остаться. А насчет того, что о вас подумают… Мне кажется, все зависит от того, станете ли вы говорить об этом сами. Я же буду молчать о вашем визите ко мне.

— Неужели бывают на свете женщины, которые молчат о своих победах? — недоверчиво пробурчал он.

— Какая же это победа? Слух о такой, с позволения сказать, победе может отпугнуть от женщины всех ее поклонников.

Это Соня так шутила, чтобы успокоить нервничающего Зевса.