Тайна индийских офицеров - Мэри Элизабет Брэддон Страница 29

Преступление, в котором чистосердечно сознался Жильберт Арнольд, не было доведено до суда, а сэр Ланцелот Лисль не сделал ни малейшей попытки оспорить притязания молодого человека, который внезапно воскрес из мертвых. Стряпчие сэра Ланцелота с недоверием слушали показания Арнольда, пока не убедились, что их подтверждают миссис Вальдзингам, материнский инстинкт которой не мог обмануть ни ее, ни других, а также некие непреложные факты. Доктора больницы святого Георгия припомнили, что четырнадцать лет тому назад к ним действительно привезли мальчика лет шести, который три месяца находился между жизнью и смертью вследствие воспаления мозга, вызванного падением с лошади. Никто не мог припомнить, что за человек доставил мальчика в больницу, но одна из сиделок во время очной ставки тотчас же узнала Жильберта Арнольда. Она сказала, что помнит и его лицо, и грубый голос, и странные манеры. Еще она запомнила, что этот человек обращался с ребенком чрезвычайно дурно, за что она прямо в глаза и назвала его животным. Ребенок не раз говорил ей о матери и о каком-то парке, название которого она давно забыла, и считал себя маленьким баронетом. В заключение сиделка сообщила еще, что человек, увезший мальчика из больницы, предупредил ее о том, что не стоит придавать значения болтовне мальчугана, так как он всегда был странным ребенком, и что она не стала обращать внимания на его рассказы. Клэрибелль горько плакала, слушая показания этой свидетельницы; она вспоминала мучительные дни и бессонные ночи после мнимой смерти сына, между тем как он, Руперт, в это самое время лежал на жесткой койке под присмотром сиделок, которые не верили его жалобам и не слушали его просьб.

Подтверждая свои показания, Жильберт Арнольд продемонстрировал платье, бывшее на сэре Руперте Лисле в день катастрофы. Мать узнала его камзол, перепачканный кровью, и изорванную шляпу со сломанным пером; она узнала также и волосы ребенка, остриженные неумелой рукой сторожа, которые он хранил в листе толстой бумаги. Все эти доказательства, представленные сэру Ланцелоту Лислю, убедили его, что сын экс-браконьера его родственник. При этом он заявил, что он уже старик и не имеет детей, которым мог бы оставить свои обширные владения, а потому доволен, что они переходят в руки прямого наследника. Если бы сэра Руперта нашли чуть позже, добавил Ланцелот, род Лислей мог бы угаснуть навсегда. Он даже предложил возместить все доходы, полученные им за четырнадцать лет; но сэр Руперт тут же под диктовку Варнея написал своему двоюродному брату письмо, в котором вежливо отказывался от этого. Таким образом были устранены все препоны на пути к возвращению сэра Руперта Лисля в родовое гнездо; простодушные поселяне радовались при мысли, что снова увидят своего господина. Ликованию Клэрибелль не было предела, когда бедная мать рука об руку с сыном вступала в Лисльвуд-Парк. Гудели колокола, как в тот день, когда Клэрибелль Мертон впервые выходила замуж, а посреди оживленной толпы под знойными лучами июньского солнца майор Варней скакал на белоснежной лошади рядом с каретой Руперта Лисля, к восстановлению прав которого он приложил так много усилий. Его прекрасное лицо освещала все та же привычная улыбка; он был так же строен, так же ловок и красив! Соскочив с белой лошади перед подъездом замка, он помог сэру Руперту выйти из экипажа. Слуги выстроились в ряд, чтобы приветствовать своего господина; их глаза с непритворным восторгом смотрели на молодого наследника, который входил в замок своих отцов в сопровождении матери и майора Варнея.

— Он почти не изменился! — говорили они. — Только подрос и стал еще красивее!

Баронета смутил этот восторженный прием, и его взгляд, казалось, спрашивал майора, как ему держать себя в подобную минуту.

Опытный наблюдатель заметил бы, что молодой наследник при малейшем затруднении обращается к майору. Он с любопытством рассматривал на картины, висевшие на стенах коридора, портрет своего покойного отца, украшавший столовую, громадную залу, где он целыми днями играл в детстве. Совершенно естественно, что после четырнадцати лет, проведенных в обществе Арнольда, сэр Руперт вел себя за столом не совсем прилично: он стеснялся слуг, подававших кушанья, удивлялся при виде бокалов для шампанского, выпил много рейнвейна и весьма оживился под влиянием этого прекрасного напитка. Все это огорчало его мать, а майор то и дело шептал ему что-то на ухо и толкал его локтем.

Руперт и миссис Вальдзингам пригласили майора с женой на празднование совершеннолетия баронета, которое должно было состояться через несколько дней, после которого они должны были провести всю осень в Лисльвуд-Парке.

Клэрибелль надеялась, что после обеда ей удастся побыть наедине с сыном. Выходя из столовой в сопровождении миссис Варней, она шепотом попросила его прийти к ней в гостиную. Несмотря на это, майор и баронет остались за столом до сумерек, и Клэрибелль с замиранием сердца увидела, что молодой наследник хватил через край. Она сказала об этом майору, на что он ответил ей с добродушной улыбкой:

— Дорогая миссис Вальдзингам, вы ведь сами знаете, что баронет упрям, как все Лисли. Он любит портвейн, считает эту смесь красных чернил и уксуса превосходным вином и не терпит бордоского… Бедняжка!.. Мы не должны удивляться, что воспитанник браконьера предпочитает портвейн тонким и дорогим винам… Несчастное дитя! Нам придется потратить несколько месяцев на его перевоспитание!

Клэрибелль задумалась.

— Руперт переменился! — прошептала она. — Да простит мне Господь, но порой я не чувствую в себе признательности за то, что Небо возвратило мне сына… Мне кажется, что в нем недостает чего-то, что могло бы помочь мне в полной мере осознать мое счастье.

— Уважаемая миссис Вальдзингам, не судите его слишком строго за эти неизбежные погрешности! Припомните, с какими недалекими людьми пришлось жить сэру Руперту, и не теряйте мужества!

На следующее утро из Итона приехал второй сын миссис Вальдзингам, чтобы засвидетельствовать свое уважение новому владельцу Лисльвуда. Братья являли собой довольно резкий контраст. Молодой Артур Вальдзингам был высок, худощав, строен, со свежим лицом, и, хотя ему еще не исполнилось пятнадцати лет, он был одного роста с молодым баронетом. Руперт сидел с майором, когда приехал Артур; можно предположить, что он встретил прибывшего с распростертыми объятиями и словами любви лишь по наущению Гранвиля. Молодой Вальдзингам принял эти знаки внимания с полным безразличием. Смерть отца оказала на него сильное впечатление; вид дома, где они жили так хорошо и счастливо, равнины, по которым он катался вместе с отцом, рождали в его сердце беспредельную грусть. К брату он не чувствовал никакой симпатии.