Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Елена Раскина Страница 29

Лейтенант Хольмстрем и комендант фон Тиллау стояли напротив бойницы и с озабоченным видом рассматривали что-то вне крепости в зрительные трубы. Йохан, картинно опершись локтем на парапет, стоял в соседней бойнице и тоже смотрел за стену, но невооруженным глазом.

Марта бросилась к нему и, предупреждая возможное недовольство мужа, сразу залила его потоком непрекращающихся слов — извечная женская уловка, чтобы избежать выговора.

— Йохан, милый мой, ты, наверное, голоден! Смотри, я принесла тебе покушать, ведь вас же еще не покормили, правда? И не вздумай говорить мне, что я не должна была приходить, иначе я на тебя обижусь, и всерьез! Кстати, позови своих товарищей, еды здесь хватит на несколько человек. О, герре Хольмстрем, как я рада вас видеть! Угощайтесь, пожалуйста! Вот, возьмите пирожки, они, правда, вчерашние, зато с очень вкусной начинкой! А вы, герре фон Тиллау, извольте не тянуться за колбасой: у вас есть собственная жена, пускай она и приносит вам завтрак!

Йохан уступил под этим очаровательным натиском и только церемонно поцеловал Марте руку. Неожиданно точно так же поступил и лейтенант Хольмстрем, а потом пристально посмотрел на Марту, и в его глазах она впервые не увидела похоти.

— Вы очень добрая и очень хорошая, фрекен… тьфу ты, фру Марта! Я и не знал, что женщины бывают такими.

— Да, мы такие, а вы теперь будете знать! — кокетливо фыркнула Марта, чтобы скрыть неловкость.

Выглянуть в бойницу, впрочем, девушке удалось только на несколько секунд: Йохан нежно, но твердо взял ее руками за плечи и усадил на облезлый гарнизонный барабан, который, похоже, теперь тоже находился в его ведении.

— Московиты почти перестали стрелять, но все же тебе не стоит искушать судьбу, — сказал он. — Предоставь мужчинам смотреть в лицо неприятелю.

— Ладно, если ты так хочешь, милый, — легко согласилась Марта. — Только тогда объясни мне, непонятливой, что это за серый вал вырос за ночь перед мостом… Вернее, перед тем местом, где когда-то был мост.

Йохан озабоченно захрустел луковицей.

— Вот это самое поганое, Марта, — ответил он с набитым ртом. — Московиты, похоже, возводят осадный редут прямо против наших ворот, чтобы их артиллерия могла бить оттуда по городу. Всю ночь они работали под защитой темноты, мы слышали шум земляных работ и крики команды. Комендант велел палить наудачу — ядрами и даже картечью. Не уверен, что вслепую мы смогли причинить им заметный урон, а с рассветом они свернули работы и увели своих землекопов отдыхать.

— Прости, Йохан, но насколько велика опасность? Для нас всех и для тебя?

— Не будем торопить события, Марта. С рассветом наши бомбардиры пристрелялись по московскому окопу. Разрушить его нашим двадцати пушкам не под силу, но он еще недостаточно высок, и сегодня ночью их саперам предстоит работать под огнем. Посмотрим, сколько они выдержат, когда одного за другим начнет рвать на куски! Передай пастору Глюку, пускай молится так, как не молился никогда! С помощью его святых молитв мы, наверное, удержим город! И еще об одном умоляю тебя, моя милая: никогда больше не залезай на стену! Это очень опасно, недавно одному из наших здесь размозжило голову ядром. Когда будешь приходить ко мне, стой внизу, вместе с другими солдатскими женами. Кто-нибудь обязательно передаст мне, что ты пришла, и я спущусь к тебе, когда командиры меня отпустят.

Он говорил это очень спокойно и даже обыденно, и, несмотря на жутковатый смысл его слов, каждое из них наполняло Марту спокойной уверенностью. Прощаясь, она не только жарко поцеловала его губы, но и бережно — серые глаза и лоб с налипшими твердыми частичками сгоревшего пороха.

— Ты стал совсем другим с нашей первой встречи, мой прекрасный воин. Не обижайся на меня, но, кажется, ты повзрослел. Таким ты нравишься мне еще больше! Да хранит тебя Бог и моя Любовь!

Йохан ничего не сказал и только проводил ее, бережно придерживая под локоть, до лестницы. Ему хотелось обдумать очень многое, принять, наконец, самое важное решение в жизни — проклятая война звала за собой и не оставляла часа!

Проходя мимо каменной кордегардии близ ворот, Марта была привлечена неожиданной суматохой. Несколько горожан и солдатских жен маленькой встревоженной толпой теснились, освобождая место полудюжине гарнизонных солдат, строившихся в шеренгу с угрюмыми лицами и мушкетами на изготовку. Ими командовал неприятного вида драгунский офицерик, прыщавый и востроносый мальчишка, кажется, прапорщик Вульф, как когда-то представлял его Марте Йохан. Удивительно, но солдаты строились напротив стены, лицом к ней, как будто собирались стрелять в ее серую кладку. Движимая тревожным любопытством, Марта протиснулась среди зевак и с ужасом увидела, что подле стены, опершись друг на друга плечами, стояли двое окровавленных, страшно избитых людей в одежде латышских крестьян. Хотя распухшие от побоев лица несчастных делали их похожими друг на друга, девушка догадалась, что один из них был совсем молодым парнем, а второй — уже пожилым человеком. И этот второй был их старый слуга Янис, добряк и ворчун дядюшка Янис, который так любил побалагурить с Мартой и пропустить от ее щедрот стаканчик шнапса.

— По законам осадного положения и приказом господина коменданта, — дребезжащим механическим голосом выводил офицер, — батрак Янис Калнини и его племянник Айвар Калнини, мятежник, пробравшийся в город из стана московитов, злоумышлявшие подорвать ворота и впустить неприятеля…

Недослушав, Марта поняла продолжение фразы: совершенно ясно, к чему можно приговорить по законам осадного положения невинного человека, случайно попавшего под подозрение к озлобленным и напуганным военным. Оттолкнув кого-то, случайно оказавшегося у нее на пути, Марта бросилась к офицеру и мертвой хваткой вцепилась в эфес его палаша, не давая ему подать роковую команду к залпу.

— Господин офицер, пожалуйста, остановите это безумие! — закричала она. — Я знаю этого человека много лет, он служит в доме преподобного пастора Глюка! Он честный человек, он не мог сделать ничего подобного! Наверное, произошла страшная ошибка… Пускай соберется магистратский суд! Позовите пастора Глюка! Позовите лейтенанта Хольмстрема…

Юнец-офицер грубо и пренебрежительно сжал запястье Марты узкой ладонью в кожаной краге и с силой оторвал ее руку от своей.

— Лейтенант Хольмстрем сам отдал мне приказ расстрелять негодяев, фрекен! — сказал он, сморщив брезгливую гримасу. — Олаф, убрать эту женщину!

Дюжий капрал бесцеремонно обхватил Марту за талию руками и поволок в сторону. Она упиралась изо всех сил, словно веря, что пока она здесь, казнь не может произойти. Девушка еще успела услышать, как старый Янис, со свистом выплюнув сгусток крови, громко и отчетливо сказал ей:

— Марта, спасибо, дочка! Пускай преподобный Глюк помолится о наших душах.

А второй, молодой, вдруг звонко выкрикнул:

— Мы все равно выгоним немецких баронов и шведских кровопийц! Московский царь при…

Обрывая его на полуслове, вразнобой грохнули солдатские мушкеты. Капрал выпустил Марту: держать ее больше не имело смысла. Накрепко зажмурившись, чтобы не видеть страшного, она бросилась прочь от стены, зажимая уши руками, как будто в них застряло эхо расстрельного залпа…