Благоухающий Цветок - Барбара Картленд Страница 29

— И вы думаете, что меня устроит такой ответ? — спросил лорд Шелдон.

— Но вы должны его принять! — горячо возразила Азалия. — И кроме того…

Ей так хотелось его убедить, что ее пальцы невольно сжали его руку, но слова замерли на устах.

— Никаких «кроме того», — перебил ее лорд Шелдон, — есть только мы, Азалия, — вы и я. И вы знаете не хуже меня, что нам нужно так много узнать друг о друге, о многом поговорить, что тех скудных минут, когда все время приходится смотреть на часы, явно недостаточно.

Едва он произнес эти слова, как лошади, резво бежавшие под горку, остановились, и Азалия узнала стену, окружающую территорию Дома под флагом. В сорока метрах ниже находились ворота.

— Мы скоро увидимся, — спокойно произнес лорд Шелдон. — Предоставьте все мне.

Когда лакей спрыгнул на землю, лорд Шелдон поднес к губам ее руку.

Одеваясь в спешке, Азалия не надела перчатки, и теперь кожей ощутила жар его губ.

По ее телу пробежала дрожь восторга, но тут лакей распахнул дверцу, и ей пришлось шагнуть вниз.

Ей хотелось многое сказать лорду Шелдону, и все же дело было не в этом. Она понимала, что ей трудно расставаться с ним.

Она собиралась просить его исчезнуть из ее жизни, а в душе хотела, чтобы он остался.

Он не вышел из экипажа вслед за ней, а просто приподнял шляпу. Лакей занял свое место, и лошади тронулись.

Азалия долго смотрела на удалявшуюся коляску.

Идя под горку к воротам дома, она уже знала, что любит его.

На следующее утро Азалия пробудилась с ощущением необъяснимого восторга.

Она не ошиблась, предположив, что тетка и близнецы уезжают рано утром вместе с генералом.

Завтракали они в половине восьмого, а из дома выехали в девятом часу в сопровождении четырех верховых солдат и еще одной кареты, в которой ехали два офицера штаба и адъютант.

Накануне вечером леди Осмунд вернулась с губернаторского приема в хорошем расположении духа.

Виолетта и Маргарита пользовались успехом не только среди живущих в Гонконге европейцев, но и среди полковых офицеров.

Все нашли невероятно привлекательными их свежие бело-розовые лица, да и вообще новые дамы непременно вызывали к себе в полку повышенный интерес.

Леди Осмунд была также в восторге от внимания, оказанного ей сэром Джоном Поуп-Хеннеси.

— Ах, Фредерик, что бы ты ни говорил, но он душка.

— Он умеет произвести впечатление, если захочет, — признал генерал. — И в то же время, Эмилия, я уже тебе говорил, что он успел со всеми перессориться. В городе не осталось ни одного штатского чиновника, который скажет о нем доброе слово, а мои подчиненные возмущены его выпадами против генерала Донована. — Лорд Осмунд помолчал и жестко добавил: — Лично я не собираюсь терпеть подобный стиль поведения!

— Я уверена, что сэр Джон уважает тебя, — сказала леди Осмунд.

— Один служащий из Министерства колоний рассказывал мне, что сэру Джону были направлены тридцать девять депеш, ни на одну из которых он так и не ответил, — продолжал генерал. — Он также утверждал, что сэр Джон повсюду оставлял после себя полнейшую неразбериху в финансах, во всех колониях, где он был губернатором.

— И все-таки я прошу тебя не ссориться с ним, Фредерик, — твердо заявила леди Осмунд. — Гонконг слишком мал, чтобы стать прибежищем враждующих партий, и, честно говоря, я с удовольствием побывала на приеме у губернатора. Послезавтра мы приглашены к нему на обед.

— Очень рад, Эмилия, что ты взяла на себя обязанности бывать в свете, — эта сторона нашей здешней жизни очень важна, — ответил генерал. — Но я вовсе не намерен уступать губернатору принципиальные позиции в вопросах законности и правопорядка.

— Уверена, что у вас все уладится, — произнесла леди Осмунд примирительно.

Впрочем, Азалия поняла, что ее эти вопросы совершенно не интересуют.

— Мы очень мило провели время, Азалия, — сообщила ей Маргарита, когда они оказались одни, так что генеральша не могла их слышать, — а офицеры говорили нам столько комплиментов, что мы с Виолеттой непрестанно смеялись.

— В пятницу вечером будет бал, — сообщила Виолетта, — и представь, мы будем танцевать под открытым небом! Просто прелесть! — Она помолчала, а потом, будучи доброй девушкой, добавила: — Мне кажется, что мама не права. Почему она не позволяет тебе ездить с нами? Я этого просто не понимаю.

— Видимо, у нее есть для этого основания, — ответила Азалия, а сама невольно подумала, как замечательно было бы потанцевать на этом балу под открытым небом с лордом Шелдоном.

Она не сомневалась, что он хороший танцор. Впрочем, в любом случае они могли стать чудесной парой.

В темноте ночи она призналась себе, что любит его с того самого первого поцелуя.

В самом деле, невозможно, чтобы ласки и поцелуи какого-нибудь мужчины могли пробудить в ней такой чудесный и глубокий отклик, если бы она была к нему равнодушна.

А для нее, истосковавшейся за последние два года после приезда в Англию по доброте и нежности, было важно уже то, что он просто ее заметил.

— Я люблю его! Я люблю! — шептала она в подушку, ощущая, как эти слова обжигают ее губы волшебным огнем.

Она пыталась не вспоминать о том, как едва не растаяла в его объятиях, когда они встретились на палубе второго класса «Ориссы».

Ей было стыдно, что она даже не пыталась сопротивляться, убежать, но она знала, что он притягивает ее к себе, словно магнитом, более сильным, чем ее собственная воля.

«Мы созданы друг для друга!» — мысленно воскликнула Азалия.

И тут же в отчаянии подумала о том, что он скоро вернется в Англию и они никогда больше не встретятся.

Возможно, он и вправду хочет ее видеть. И даже уверен, что может все устроить, но ведь дядя слишком боится разглашения тайны смерти ее отца и поэтому не допустит даже их знакомства, не говоря уж о дружбе.

И теперь она думала, как глупо поступала, избегая лорда Шелдона во время плавания на «Ориссе», когда у них были прекрасные возможности для встреч.

Должно быть, инстинктивно она пыталась оградить себя от страданий.

Теперь ей стало ясно, что после их первого поцелуя в кабинете дяди она обречена любить его и вместе с тем обречена на страдания, ведь в недалеком будущем их ждет неминуемая разлука и невыносимая боль от прощальных слов.

На «Ориссе» она пыталась уберечь себя от этого, но не смогла и теперь понимает, что влюблена, отчаянно и безнадежно. Всем своим существом она тоскует по нему, тоскует с такой силой, что это вызывает в ее душе боязнь.

Азалия понимала, что в ней говорит эмоциональность матери; способность русских к глубоким чувствам, которую никогда не смогут понять сдержанные англичане.