( Не ) настоящая жена для магната - Анастасия Князева Страница 29

Моя свободолюбивая творческая натура не терпела никаких рамок. Я бежала от них всю жизнь не ради того, чтобы снова незаметно стать пешкой в чьей-то новой игре.

— А что в этом такого? — искренне удивился Артем. — Ты моя жена, Марин. Нет ничего удивительного в том, что я забочусь о тебе.

— Мне не нужно, чтобы обо мне кто-нибудь заботился. Я давно уже привыкла делать это сама.

— Придется отвыкать, — пожал он плечами. Подождал секунду и добавил чуть мягче: — Мне действительно нравится и хочется это делать. Разве ты не понимаешь?

Я замялась.

Не знаю, что именно заставило меня усомниться в своей правоте. Был ли это его вкрадчивый тон или всему виной обжигающий взгляд, который казалось видел меня насквозь, но я вдруг замялась.

— Понимаю. Это… это из-за твоего статуса. Я должна соответствовать…

— Из-за него тоже. Во всяком случае так было в самом начале, когда я еще не знал, какое сокровище досталось мне под видом избалованной наследницы, — он неуверенно улыбнулась, и мое сердце тут же растаяло. — Давай попробуем начать сначала. И я буду заботиться о тебе. А теперь, — Артем подтолкнул меня к двери, ставя невидимую точку в нашем споре, — иди к сестре. Я зайду за тобой через пару минут.

Мне ничего не оставалось, как покорно повиноваться. Закрыв за собой дверь, я тяжело сглотнула. Грудь будто могильной плитой сдавило, стало невозможно даже дышать. От ненавистного запаха лекарств и болезней желудок скрутило в тугой жгут, а в висках запульсировал скачущий пульс.

Я медленно убрала ладонь от двери и повернувшись, устремила взгляд на свою бессознательную копию. Из глаз тут же брызнули слезы, по щекам заструились соленые реки.

Она лежала на кровати, словно неживая. Нежная фарфоровая статуэтка, в котрой едва теплилась жизнь. Та самая избалованная и взбалмошная наследница, которую я любила каждой клеткой своего слабого тела. Моя половинка.

Марина

Шаги давались тяжело, даже болезненно. Тело противилось каждому движению, сердце подпрыгивало в такт неровным шагам и билось где-то в области горла, прерывая дыхание.

Застыв у постели сестры, я опустилась рядом с ней на колени.

Она казалось такой нежной, совсем прозрачной. Уродливые синяки расползлись по некогда прекрасному лицу, окрасив в его ужасный зеленовато-желтый цвет. От тонких, почти невесомых запястей отходили длинные трубки капельниц, маска закрывала половину ее лица, лишая нас последнего сходства.

Я смотрела на Машу, вглядывалась в мертвенную бледность впалых шек, чувствуя, как тонкая нить нить между нами становится совсем невидимой, как паутина…

— Маша, — не то шепот, не то стон с трудом перекрыл гудение медицинской аппаратуры. — Машенька…

Грудь сдавило стальными обручами.

Осторожно, боясь причинить ей боль, коснулась едва теплой ладони сестры. Наклонилась и прижалась к ней губами.

— Я здесь, родная, я с тобой. Пожалуйста, не сдавайся… Борись, милая. Ты сильная, самая сильная из нас. Я знаю, ты не сдашься! Ты ведь не умеешь проигрывать…

Внутренности разрывало от ментальной боли, в глазах темнело, все расплывалось, руки лихорадочно искали хоть какой-то отклик от любимой половинки, но боль не уменьшалась. Она рвала на части, сжигала заживо, расщепляла на атомы.

— Помнишь, когда нам было пять, я упала и сломала руку… Я тогда плакала, не останавливаясь, перепугала всю прислугу. И только ты не испугалась. Ты сказала, чтобы я взяла тебя за руку и поделилась своей болью с тобой, — улыбнувшись сквозь слезы, я прижалась лбом к ее виску, втянула слабый, едва уловимый запах лаванды. Любимый аромат моей сестры.

Словно кадры старого диафильма, перед моим мысленным взором пронесли картины далекого прошлого. Давно затерявшиеся в памяти дни снова предстали перед глазами, возвращая меня в детство. Туда, где еще не было никакой болезни, где бизнес родителей процветал и радовал их большой прибылью. Где между нами с Машей не стояла огромная невидимая стена, и мы были едины…

На глаза опять навернулись слезы, и внезапно я со всей отчетливостью осознала, что чуть не потеряла своего родного и близкого человека на свете. Из-за постоянных козней наших непутевых родителей мы едва не стали друг другу чужими. Навсегда.

Но больше так продолжаться не будет! Я никому не позволю разлучить меня с сестрой. И если потребуется, даже в ад за ней спущусь, на встречу с дьяволом!

— Я люблю тебя, Маш. Я очень сильно тебя люблю… Ты только не сдавайся. Не смей сдаваться, слышишь? А я сделаю все, что в моих силах. Ты будешь жить, Машунь! Ты. Будешь. Жить. Все будет хорошо, я обещаю тебе.

Закрыв глаза, легонько коснулась губами ее макушки. Меня не было рядом с Машей, когда ей сообщили о страшном диагнозе. Родители решили держать новость об ее болезни в секрете, и мне предстояло разыгрывать роль сестры перед ее учителями, старательно поддерживать для них легенду об идеальном семействе Куликовых. Тогда я была еще слишком мала, чтобы понять, насколько глупую и бессмысленную игру они затеяли. Много лет я жила двойной жизнью, пока моя сестра вела ожесточенную борьбу с собственным организмом и росла, впитывая ядовитые рассказы о том, какая же у нее вредная и завистливая близняшка.

Дети не умеют ненавидеть, они лишь проецируют все то, что вкладывают в них родители. Теперь я это понимала.

Чуть отстранившись, с удивлением заметила одинокую слезинку, медленно ползущую по щеке Маши. Сердце мое дрогнуло, подскочило так высоко, что едва не выпрыгнуло из груди.

— Машунь? Ты слышишь меня? — спросила робко.

Вытерла соленую каплю подушечкой пальца, несколько секунду напряженно вглядывалась в умиротворенное лицо сестры и ждала. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы она открыла глаза и посмотрела на меня, улыбнулась своей очаровательной кошачьей улыбкой, сказала, что слышала каждое мое слово и…

Но она не проснулась. Продолжала спать глубоким сном, сквозь пелену которого мне было не пробиться.

— Я приду еще, — обещаю, поднимаясь. — Я буду приходить до тех пор, пока ты не выздоровеешь. Обещаю.

Попрощавшись, я вытерла лицо ладонями и повернулась, собираясь уходить. Но не успела я сделать и шага, как щелкнул замок и дверь резко распахнулась.

Я подняла взгляд и столкнулась с пылающей бездной светло-карих глаз. На меня, не скрывая своего презрения, смотрела мама. Ее взгляд обжигал похлеще огня.

В груди больно защемило.

Я инстинктивно шагнула назад и, нащупав за спиной, изголовье кровати, сжала ее.

Не говоря ни слова, мама двинулась на меня.

— Я уже ухожу, — произнесла как можно спокойнее и попыталась ее обойти, но она не позволила.

Схватив меня за руку, заставила остановиться.

Теперь она стояла спиной к Маше, а я к двери. Стальной захват на моем запястье становился все сильнее, длинные миндальной формы ногти больно вонзались в кожу, оставляя на ней синяки и красные полумесяцы.