Люблю тебя врагам назло - Татьяна Никандрова Страница 29

— Легко ты отделался, — похлопал меня по плечу Севка, который на время наших с Аленой разборок, отходил на пару метров и тыкал в телефон. — Мне бы Людка всю плешь проела!

— Ладно, я продолжу, а ты давай никого не пускай, — сказал я и вернулся к компьютерный класс.

На отборочное тестирование отводилось полтора часа времени. Я уложился за час. Задания показались мне довольно простыми. Были, конечно, и те, над которыми пришлось поломать голову, но немного.

Закончив, я позвонил Павлику и сообщил, что отборочный тур для меня позади. Одноклассник долго охал в трубку, сокрушаясь из-за того, что я не использовал оставшиеся пять дней для подготовки.

— Перед смертью не надышишься, — улыбнулся я.

Ну что бы изменилось, если бы я еще какое-то время карпел над учебниками? Ничего. Никогда не видел смысла растягивать то, что можно сделать быстро.

Алиса

Из-за похода в клуб, мой режим был сбит, и в воскресенье я долго не могла уснуть. Ворочилась из стороны в сторону, пытаясь прогнать уныние и навязчивые мысли об увиденном в "Сандале". В итоге в понедельник я не выспалась и весь день ходила, как сонная муха.

Последним уроком у нас была литература, и я всеми силами старалась сосредоточиться на занятии. Но спать хотелось настолько сильно, что единственное, на что мне хватало сил, это не клевать носом.

— У нас осталось только два человека, которые не рассказали выученные за лето стихотворения, — вывел меня из дремотного состояния голос Ксении Степановны. — Калашников и Субботина. Ну что, молодые люди, кто из вас первый?

Лиля Субботина вышла к доске и на одном дыхании прочитала стихотворение Лермонтова. Без пауз, без эмоций, без жизни — скверно, одним словом.

Когда настала очередь Калашникова, он поднялся и вразвалочку направился к доске. Развернувшись к классу, он впился в меня взглядом и начал:

Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

(Что? Он выбрал Есенина? Как здорово!)

Был я весь — как запущенный сад,

Был на женщин и зелие падкий.

Разонравилось пить и плясать

И терять свою жизнь без оглядки.

(Нет, серьезно, почему он на меня так смотрит?)

Мне бы только смотреть на тебя,

Видеть глаз злато-карий омут,

И чтоб, прошлое не любя,

Ты уйти не смогла к другому.

(Ох, какие красивые слова… А голос у Калашникова будто создан для того, чтобы читать стихи Есенина!)

Поступь нежная, легкий стан,

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить хулиган,

Как умеет он быть покорным.

(Ааа! У меня бегут мурашки по коже. Боже! Он настолько хорошо декламирует, что я вся дрожу! Почему мне кажется, что эти строки обращены ко мне?)

Я б навеки забыл кабаки

И стихи бы писать забросил.

Только б тонко касаться руки

И волос твоих цветом в осень.

(Ярослав не отрывает от меня взгляда. Стихи Есенина и глаза Калашникова — это настоящее чудо, от которого обнажается мое сердце.)

Я б навеки пошел за тобой

Хоть в свои, хоть в чужие дали…

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Тишина. Весь класс в шоке. Калашников, что ты делаешь с нами? Сначала алгебра, теперь литература. Неужели правду говорят, что талантливый человек талантлив во всем?

— Ярослав, ты… Ты молодец! Почему ты выбрал именно это стихотворение? Оно твое любимое? — Ксения Степановна внимательно смотрела Калашникова, будто видела его в первый раз.

— Думаю, теперь станет любимым, — улыбнулся парень. — Один человек сказал мне, что Есенин — его любимый поэт. Я начал читать стихи этого автора, и наткнулся на это. Мне откликнулось.

Когда он шел обратно к своему месту, наши взгляды встретились, и Калашников едва заметно подмигнул мне. Я опустила глаза и почувствовала, что краснею.

Надо же! Ярослав запомнил мои слова про Есенина…

В конце урока ко мне подошла Леся Самойлова и что-то долго втирала про анализ "Темных аллей". Одноклассница так же, как и я, собиралась сдавать ЕГЭ по литературе.

Из-за нее я задержалась и вышла из кабинета одной из последних. Изнутри меня жгло желание поговорить с Калашниковым, но он всегда так быстро уходил из школы, что я, наверное, опоздала.

Ускорившись, я сбежала на первый этаж, схватила пальто в раздевалке и на ходу просунув руки в рукава, выбежала на школьное крыльцо.

На улице все было залито золотом. Багряные, рыжие и желтые листья ковром покрывали землю, делая ее нарядной и приветливой. Пора золотой осени — короткое, но невероятно красивое время.

Я скользнула взглядом по школьному двору и увидела высокую фигуру Калашникова. Ярослав был в метрах пятидесяти от меня, и я прибавила шагу, чтобы нагнать его.

— Есенин, значит? — с улыбкой сказала я, приближаясь.

— Ага, тебе понравилось? — обернулся Ярослав, чуть притормаживая, чтобы поравняться со мной.

— Не то слово, ты определенно прочувствовал настроение стихотворения, — отозвалась я.

— Когда я читал его, то думал о тебе, Малыгина, — вдыхая осенний воздух, спокойно заявил Ярослав.

От его слов я растерялась. Может, он не понял, что стихотворение о любви? Но это вряд ли. А если понял, то почему говорит, что думал обо мне?

От этих мыслей пульс участился. Я по привычке засунула в рот кончик волос и принялась его жевать.

— Я смотрю, вы с Пашей Корчагиным подружились? — спросила я, решив проигнорировать его странную реплику.

— Да, он неплохой малый. А у тебя кто лучшая подруга? Наташка?

— Ну… Я бы не сказала, — задумчиво ответила я. — Хотя, наверное, да. Ведь ближе нее у меня подружек нет. Стало быть, лучшая. А у тебя есть лучший друг?

— Да, Севкой зовут.

— Он тоже из детдома?

— Ну а откуда же еще? — усмехнулся Калашников.

Да, действительно, глупый вопрос.

— Ярослав, я хотела спросить, — неуверенно начала я. — А почему ты оказался в детском доме? Родители умерли?

— Отца у меня никогда не было. Ничего про него не знаю. А мать была алкоголичкой и, родив, меня сразу написала отказ. Но ее уже давно в живых нет. Так что да, можно сказать, родители умерли, — ответил он.