Счастье есть - Александр Шохов Страница 29

– А кто же еще? – заверил ее Макс.

– Ты не рассердишься, если я спрошу тебя?

– Не рассержусь. Я хочу, чтобы ты знала меня. Всего меня.

– Хорошо. Расскажи мне об этом задании Альберта Абрамовича, о дневнике.

Макс помолчал немного, прижав к себе Маню еще сильнее, потом сказал немного охрипшим голосом.

– Дело в том, что я не могу сесть за руль машины. После той аварии. И не могу написать ни слова о себе, о своей жизни. Когда беру авторучку, чтобы написать о себе, все словно замирает внутри. Альберт Абрамович сказал, что это связанные вещи. Как только я смогу написать о себе хотя бы несколько слов, я смогу снова сесть за руль автомобиля.

– Правда? – спросила Маня.

– Он во время сеанса иногда прибегает к нейропсихологическому массажу, кладет пациента на массажный столик и начинает массировать, одновременно задавая вопросы. Тело напрягается. Если на два разных вопроса напрягаются одни и те же мышцы, это говорит о глубокой внутренней связи этих вопросов. Он вернул меня к жизни, этот Альберт Абрамович, но в конце концов, сказал, что теперь только я сам могу помочь себе.

– Он неправ, – сказала Маня.

– Почему? – удивился Макс.

– Твой психолог ошибается. Я помогу тебе.

– Но как?

Маня открыла сумочку, порылась там и достала авторучку.

– Мы с тобой сейчас все сделаем вместе, – сказала она. – Только обнимай меня, а то мне холодно.

Они подошли к деревянным, ровно окрашенным белым перилам веранды. Маня взяла авторучку правой рукой, а правую руку Макса положила поверх своей правой руки, и прижала сверху левой ладошкой. Двигая этим бутербродом из рук, она вывела букву «М».

– Помогай мне, – сказала она.

– А что мы пишем? – спросил Макс.

– «Макс и Маня здесь были». Разве это не очевидно?

Макс засмеялся. Но его рука стала направлять руку Мани, и скоро кривоватая надпись уже украшала перила веранды.

– Первая запись в твоем дневнике, – сказала Маня. – Хочешь попробовать сам?

– По-моему, и так получилось идеально, – сказал Макс.

– Попробуй, пожалуйста, – попросила Маня.

Макс взял авторучку, обнял Маню левой рукой и вывел первую букву «М». С некоторым трудом появилась «а», затем «к». Прошла минута, и фраза «Макс любит Маню» появилась рядом со сделанной надписью.

– У тебя получилось, – сказала Маня. – Теперь я поцелую тебя, а ты напишешь, что любишь меня.

Она поцеловала Макса. Макс написал «Я люблю тебя». И авторучка в его руке теперь скользила по перилам легко и свободно.

Макс засмеялся и повернулся к улыбающейся Мане, чтобы поцеловать ее еще раз.

– Извините, можно поинтересоваться, не угодно ли Вам чего-нибудь?

– раздался за их спинами голос.

Голос принадлежал официанту, который с грозным выражением лица созерцал перила, которые еще недавно были безупречно белыми.

– Дружище, мы тут испортили вам перила, – сказал Макс. – Но не волнуйся, я компенсирую ущерб.

Макс вынул из кармана пятьдесят долларов и вложил в его нагрудный карман.

– Нет-нет, пожалуйста, Вы можете продолжать в том же духе, – ответил он, пятясь к двери.

Макс и Маня прыснули от смеха.

– Пойдем, – сказала Маня.

Она взяла его за руку и увела с веранды в зал.

Подали десерт.

– Мы осмелились заказать Вам чай с печеньем, – сказал Алекс.

– Отлично! – сказала Манечка. – На веранде стало прохладно.

Они пили чай с печеньем, Алекс и Фрида смотрели друг на друга и улыбались, и Макс понимал, что пока они с Маней были на веранде, что-то произошло между ними. Возможно, Алекс, наконец, преодолел свое смущение, и сказал Фриде те самые слова, которые хочет услышать каждая женщина. Или она отбросила предрассудки и сказала ему слова, которые раскрепощают и освобождают мужчину.

– Ты всегда пьешь так много чая? – спрашивала Фрида у Алекса.

– Да. Большое тело требует много воды, – смущенно улыбался он в ответ.

Но смущение его больше не было похоже на смущение маленького мальчика, которого застали за шалостью. Это было смущение уверенного в себе самца, который знает, что он ранен в самое сердце стрелой желания, и чувствует, как по телу растекается из нее сладкий яд. Это было смущение раненого зверя, который еще не привык доверять спасающему его человеку, но который уже позволяет себе эту роскошь.

Они заказали еще чаю, и сидели в ресторане, пока за окнами не сгустились темно-синие сумерки. Потом Алекс и Фрида доставили домой Макса и Маню, а сами уехали забирать машину Фриды, оставленную у библиотеки.

Влюбленные поднялись в квартиру Мани, закрыли за собой двери, и, наконец, могли, ни на что более не отвлекаясь, целоваться и ласкать друг друга, слушая то усиливающееся, то ослабевающее пение цикад, шум тополей за окнами, и чувствуя майский ветер на своих обнаженных телах.

Он ласкал ее. И она наслаждалась каждым его прикосновением, потому что до него даже и представить себе не могла, как много удовольствия может подарить женщине мужчина. Синее платье в мелкий белый горошек лежало на полу. Ярко-синие трусики покоились на ручке кресла. Макс и Маня лежали на постели вдвоем, и она шептала ему, что любит его, и что никогда никого не любила так сильно. А он впитывал ее слова как пчела впитывает нектар цветов, и ощущал, как его сердце наполняется янтарной энергией любви.

– Я люблю тебя, – говорил он ей.

– Я люблю тебя, – отвечала она.

И их тела сплетались в сладком порыве наслаждения, а потом вновь раздвигались, чтобы впустить между собой прохладный вечерний ветер, и, наконец, погрузиться в сон.