Повелитель пустыни - Налини Сингх Страница 29

Тарик усмехнулся.

— У тебя была совершенно особая виза.

У Джасмин перехватило дыхание.

— Ты знал. Ты знал, что я хочу приехать.

Он пожал плечами.

— Я — шейх Зюльхейля. Я знал. Так зачем ты приехала?

Этого вопроса Тарик ей еще не задавал. И она не может ответить на него, не открыв ему почти все. Проводя пальцами по его волосам, она уже знала, что скажет правду. Четыре года назад она струсила, и это ей стоило его любви. Может быть, мужество поможет ей отвоевать эту любовь.

— Я приехала, потому что узнала про твою потерю и подумала, что, может быть, понадоблюсь тебе.

Тарик, лежащий рядом с ней, вытянулся в струнку. Она догадалась: ему ненавистна мысль о том, что он мог нуждаться в ней. Он не готов предстать перед ней настолько ранимым.

— Кроме того, мне был нужен ты. Я давно решилась приехать.

— Мина, почему?

Глаза Тарика были темны и непроницаемы. Его пальцы сжимали ее плечо с такой силой, что должны были остаться следы, но это только ободряло ее. Если она небезразлична ему настолько, что он теряет власть над собой, значит, у нее есть шанс.

Слезы подступили к ее глазам.

— Потому что я больше не могла жить без тебя. Каждое утро я просыпалась с мыслями о тебе и засыпала, шепча твое имя. Тарик, ты представить себе не можешь, как я тебя люблю.

Он не сказал ничего. Его ответом был поцелуй — нежный и почти несущий прощение. Раны прошлого вылечит только время, но Джасмин надеялась, что ее смелость поможет ему одолеть это время.

Тарик перевернулся на спину и прижал Джасмин к себе.

— Мне не хватает их.

Джасмин перевела дыхание, ожидая, что он снова заговорит.

— Я рос, зная, какая ответственность меня ожидает. Но благодаря моим родителям у меня было детство и относительно беззаботная юность. — Он притянул ее еще ближе, словно нуждался в ее тепле. — Мы дадим то же самое нашему ребенку. — Он помолчал, как будто сомневаясь, стоит ли продолжать. А следующие его слова пронзили Джасмин до самого сердца: — Моя мама умирала и ничего не сказала мне.

Джасмин застыла, пораженная.

— Умирала?

— Рак. — Голос Тарика сел. — Катастрофа произошла, когда они возвращались из клиники.

Джасмин моргнула, чтобы не дать волю слезам, и спросила:

— Ты не винишь ее в их гибели?

Тарик покачал головой.

— Я считаю, она виновата в том, что не доверяла мне, не дала мне шанса постараться ей помочь. И попрощаться.

Шестым чувством Джасмин поняла, что двигало матерью Тарика. Но понимала она и боль воина. Из-за скрытности матери он оказался беспомощен, а это чувство ему ненавистно.

— Она оберегала сына. Здесь дело не в недоверии, а в материнской любви.

— Я уже почти готов это признать, но часть меня все еще сердится на нее за то, что она не оставила мне выбора. Может быть, я смог бы что-то сделать. Теперь я никогда не узнаю. — Голос его звучал глухо, замогильно. — Когда их не стало, я должен был принять на себя их обязанности. Но мне мешало... Ты должна понять: мы — правители и хранители народа. Это и честь, и тягчайшая ответственность. Ради народа я обязан быть сильным и в то же время отзывчивым, но я чувствовал себя замурованным в ледяной глыбе, пока...

— Пока?..

Джасмин затаила дыхание, ожидая слов, которые ей, возможно, никогда не суждено услышать.

— Ничего.

Одно молниеносное движение — и она оказалась под ним.

Она не стала протестовать. Он дал ей гораздо больше, чем она могла ожидать. Как много объяснила ей тайна его матери! Джасмин больно было думать о том, какой урон нанесен гордости и преданности Тарика, как тяжело ему было узнать, что его мать не вверила ему правду о своем положении. Причиной тому была любовь, но она глубоко ранила сына. Джасмин закусила губу; вывод неизбежен. Как отразится на нем ее трусость, до сих пор не позволявшая ей вверить ему ее тайну?