На фиг нужен! - Татьяна Булатова Страница 28

– Это что, дружочек? Овсянка под бешамелью?

– Нет, Нинель Владимировна, это лазанья, – стараясь не поддаваться на провокацию начальницы, отвечала Екатерина Сергеевна и предлагала попробовать: – Угощайтесь, пожалуйста.

– Я? – небрежно вскидывала нарисованные бровки Кунеевская и демонстративно отказывалась: – Не могу, Катюша. Не переношу, когда пахнет едой на рабочем месте. Раньше я тоже любила сварганить что-нибудь такое-эдакое, из ста семидесяти ингредиентов под белым винным соусом. А потом, как папу схоронила, так отрезало.

– Почему, Нинель Владимировна? – подобострастно интересовались Наташа с Тоней, довольные тем, что Кунеевская их будто не замечает. А та и рада стараться, рассказывала одну холодящую кровь историю за другой:

– Помню, прихожу в похоронное бюро гроб заказывать, а там – две тетки за фанерной перегородкой молодую картошку с укропом и луком за обе щеки трескают. Вот и представьте, – найдя глазами Катю Прахт, продолжала главбух, – люди к ним с горем, а они – с набитыми ртами.

– Ужасно! – всплескивали руками Наташа с Тоней, а Екатерина Сергеевна мучилась от навязанного ей чувства вины за то, к чему она не имела ни малейшего отношения. При чем тут вообще она, Катя Прахт, и эти тетки из похоронного бюро?! Молодая картошка с укропом и луком и ее лазанья?!

– Не обращай внимания! – успокаивали ее коллеги и, удостоверившись, что Нинель в кабинете отсутствует, давали волю чувствам: – Это зависть! Ты молодая, красивая, замужем…

– Вы тоже! Но вас-то она не трогает!

– А мы-то при чем?! – пожимали плечами Наташа с Тоней, далекие от того, чтобы ломать голову над тем, почему Кунеевская столь пристрастна к их коллеге.

На самом деле ничего против Екатерины Сергеевны Прахт Нинель Владимировна не имела. Она даже по-своему к ней благоволила, желая той всего самого наилучшего. Но почему-то, видя ее перед собой, главбух Кунеевская никак не могла отделаться от ощущения, что Катино появление в ее жизни сыграло роковую роль. Нинель Владимировна словно спугнула собственную удачу, объявив во всеуслышание, что запросто устроит женское счастье новой сотрудницы. И хотя никаких видимых усилий Кунеевская для этого не прикладывала, просто произнесла вслух вполне безобидное приветствие, но почему-то все у Екатерины Сергеевны с того момента стало складываться как нельзя лучше, чего нельзя было сказать о самой Нинель Владимировне.

Эту закономерность Кунеевская заметила не сразу, а только спустя несколько дней после Катиной свадьбы, на которую пришла уже одна, объяснив отсутствие супруга неожиданно приключившимся недомоганием. В том, что у Юрия Николаевича поднялось давление, никто даже не усомнился, потому что никто никогда его не видел. Нинель не появлялась с ним на людях, благоразумно, как она считала, разделив общественное и личное. А фотографии, которые иногда Кунеевская показывала своим подчиненным, естественно, не могли приоткрыть завесу над ее личной жизнью. Это был особый род официальных постановочных снимков, призванных запечатлеть принципиально значимые моменты человеческой жизни. Например, свадьбу, рождение ребенка, юбилеи и прочее. Кадров такого типа может быть довольно много, все зависит от желания заказчика увидеть в происходящем эпохальное событие. Для Нинель Владимировны такие снимки были большой редкостью. И связано это было не только с нежеланием фотографироваться, скорее – с какой-то присущей ей внутренней сдержанностью, позволяющей фиксировать для потомков на пленку и бумагу только то, что казалось по-настоящему важным. Неслучайно рабочий стол Кунеевской в последние лет семь-восемь украшали только две фотографии. И на обеих был запечатлен Юрий Николаевич. Просто в одном случае это был стоявший под руку с молодой женой худой и тонкошеий юноша в великоватом ему свадебном костюме, а в другом – со снимка смотрел заматеревший широкоплечий мужик, по-хозяйски прижимавший к себе жену-ровесницу и сына, с гордостью выставившего перед собой аттестат о школьном образовании.

Помнится, тогда, на Катиной свадьбе, Нинель Владимировна не пропустила ни одного конкурса и веселилась, по мнению Наташи и Тони, с таким усердием, с каким она обычно готовила финансовые отчеты к ежегодному собранию акционеров. А когда объявляли белый танец, Кунеевская намеренно отказывалась от пары и танцевала одна, неподалеку от жениха и невесты, с блаженным выражением лица, не обращая внимания на то, что гости поглядывают на нее с характерной улыбкой, объясняя поведение Катиной начальницы количеством выпитого.

Ничего подобного! Нинель Владимировна в тот вечер спиртным не злоупотребляла, очень уж боялась разоткровенничаться и сказать что-нибудь лишнее про свою жизнь, так не вовремя давшую трещину. А ведь когда-то она так любила своего Юру, двоюродного брата, кровного родственника, что вопреки родительскому сопротивлению замуж за него вышла… Ничего не испугалась, ни проклятий, ни сплетен, ни косых взглядов, ничего. Жила, под собой ног не чувствовала, горы сворачивала. Все ради него. Не задумываясь, всем жертвовала. Из школы ушла – мало платили. Второе высшее получила – бухгалтерию освоила. Сына и того Юрием назвала, в честь мужа. Квартиру купила, машину, живи – радуйся. Что еще надо человеку?!

«Не что, а кого», – честно ответила на свой вопрос Нинель Владимировна и вспомнила, с какой неприкрытой досадой посмотрел на нее Юра, когда она, обеспокоенная странными звуками, открыла дверь в спальню, потому что подумала, с похмелья умирает, и хотела «скорую» вызвать. А вместо этого вызвала бурю негодования, потому что помешала.

– Закрой дверь, – только и прохрипел тогда он, даже не удосужившись прерваться.

И она закрыла. И даже, кажется, поставила на плиту чайник, на свист которого через какое-то время прибежал Кунеевский и громко закричал на нее. Но Нинель Владимировна сидела, никак не реагируя на его крики, и все думала о том, что, наверное, и правда нужно вызвать «скорую», потому что Юра допился до белой горячки, раз притащил домой эту наглую девку и спал с нею прямо на их кровати.

– Тебе надо лечиться, – спокойно сказала она мужу и подняла глаза: Кунеевский был абсолютно трезв.

– Как же я тебя ненавижу! – четко выговорил он и присел рядом, чтобы исчерпывающе ответить на вопрос: «За что?»

«За все», – сделала вывод Нинель Владимировна и осознала: героический период ее жизни закончился, начался судебный.

– Давно пора, – сын тут же встал на сторону матери и посоветовал хорошего адвоката, от которого Нинель, не раздумывая, отказалась, понадеявшись, что в Юрии Николаевиче проснется совесть.

Отнюдь! Вместо проснувшейся совести застигнутый с поличным супруг продемонстрировал твердую готовность бороться за каждый квадратный метр. И на замечание жены, что квартира была приобретена ею собственноручно, цинично ответил:

– Собственноручно ты теперь себя удовлетворять будешь. И не просись, в компанию я тебя не позову. Потому что вот ты где у меня… – постучал он ребром ладони по мощной шее. – Всю кровь выпила…

– Я? – искренне удивилась Нинель Владимировна, всегда считавшая себя безупречной супругой, и уступила, не став торговаться. Миллион так миллион!