В поисках любви - Кэтрин Кинкэйд Страница 28

От подобных мыслей у него закипела кровь.

– Прекратите так на меня смотреть!

Он зловеще рассмеялся:

– Как «так»? Я просто думаю, как лучше перебинтовать вам грудную клетку, мисс Уайтфилд. А вы что заподозрили?

– Вы… У вас в глазах появился такой подозрительный блеск, так что не стоит уверять меня в невинности ваших намерений.

– Напротив, мои намерения сделали бы честь любому джентльмену, хотя, конечно, смотря что понимать под словом «джентльмен». Здесь у нас с вами могут быть разные взгляды.

– Не сомневаюсь. Если вы немедленно не приступите к этому неприятному делу, я сейчас же оденусь.

Подняв с пола полоски ткани, Алекс двинулся к Эмме.

– Что ж, раз вы подозреваете меня в грязных помыслах, я не буду заботиться о вашем удобстве и постараюсь сделать все как можно быстрее.

– Благодарю вас, – пробормотала она, когда он встал позади нее на колени и стал бинтовать ей торс.

Быстрыми и ловкими движениями он сделал крепкую повязку. Когда дело подошло к концу, Эмма облегченно вздохнула:

– О, так несравненно лучше! Где вы научились бинтовать?

Он улыбнулся.

– В армии. В молодости я несколько лет прослужил в армии. – Он не стал развивать эту тему. Она вызывала у него неприятные воспоминания. Несмотря на блестящую военную подготовку, умение стрелять без промаха и отличное владение лошадью, он так и не попал в армейскую элиту – британскую кавалерию. И здесь его преследовало подозрение в нечистокровном английском происхождении.

– Вы служили в британской армии? – Она повернула голову и слегка откинулась, устремив на него полный любопытства взор.

До него с опозданием дошло, что он нарушил собственное правило ничего не рассказывать ей о своем прошлом. Желая отвлечь ее внимание, он дотронулся ладонью до ее щеки и, подчиняясь внезапному порыву, наклонился и прикоснулся губами к ее губам.

Эмма только ахнула. Он занял более удобную позу, обнял ее и поцеловал по-настоящему. Ее губы оказались мягки и пряны, как индийские сладости, она невольно прильнула к нему, возбуждая его плотский инстинкт и вселяя желание продлить соприкосновение, сделав его более глубоким, более интимным.

Однако ее покорности хватило ненадолго. Вскоре она начала вырываться из его объятий, так что они оба оказались в коконе из ее волос; при этом Эмма умудрилась удержать у груди свою импровизированную ширму. Он нехотя выпустил ее.

– Успокойтесь, мисс Уайтфилд! Мне просто захотелось вас отвлечь. Ведь вы испытываете такую боль!

– Поцелуй как лекарство? – Она отшатнулась от него, бледная и дрожащая.

Ее сарказм стал для него неожиданностью. Он считал это только своей привилегией и был удивлен, что Эмма тоже прибегает к нему. Впрочем, почему бы и нет? Ведь он вспоминал о сарказме именно тогда, когда ощущал угрозу.

– Да, мне захотелось вас успокоить. Но я поцеловал вас еще и потому… Потому что было невозможно вас не поцеловать.

– Зачем вы смеетесь надо мной, мистер Кингстон? Я прекрасно знаю, что не могу внушить ни одному мужчине Подобного желания! Прошу вас, не унижайте меня. Я сейчас не в лучшей форме и вряд ли способна достойно ответить на ваше… глумление.

Алекс был поражен блеском слез у нее в глазах. Сейчас он был готов наказать любого – нет, любых! – кто убедил ее, что она не может быть желанной. В этот вечер он понял, что испытывает сильное желание обладать ею, и даже чувствовал из-за этого сильное неудобство. Тем не менее он понимал, что стоит ему перегнуть палку – и она убежит от него, как раненая лань.

Не в силах сдержать себя, он стал перебирать пальцами ее мягкие, шелковистые пряди волос.

– У меня и в мыслях нет вас унизить, мисс Уайтфилд. Я действительно испытал непреодолимое желание поцеловать вас. Простите, если я вас напугал своей порывистостью.

– Это так… – Она замялась, подыскивая слова.

– Неприлично? – подсказал он с усмешкой. – Верно, неприлично, зато так естественно! Мы оба пережили сегодня потрясение – крушение поезда. Если вам не требуется утешения и покоя, то мне и то, и другое совершенно необходимо. Я радуюсь, что мы остались в живых, и поцеловал вас в честь нашей удачи.

Она не могла поднять на него глаза.

– Думаю, вам пора идти. Благодарю вас за перевязку.

– Я вынужден попросить вас об услуге, мисс Уайтфилд! – неуверенно заговорил Алекс. – Мои люди спят в стойле. Если я присоединюсь к ним они будут вынуждены уйти спать под открытое небо. А ведь вокруг, как вам известно, дикие джунгли.

– Что вы предлагаете? – Ее гладкий лоб прорезала морщинка.

Она слегка вскинула голову. Увидев ее белую шею, Алекс призвал на помощь все свое самообладание, чтобы не задушить ее поцелуями.

– Я прошу вас разрешить мне переночевать в вашей гостиной. Вы могли бы перейти в другую комнату, может быть, даже к Тулси. – Последнее предложение пришлось ей явно не по вкусу: он увидел, что она собирается возражать.

– Но ведь это… неприлично, – проговорила она с застенчивой улыбкой. – Боже, я все время произношу это слово!

– Вы не замечали, мисс Уайтфилд, как часто самое, казалось бы, разумное решение объявляется неприличным? Неужели вы позволите, чтобы кого-нибудь из моих носильщиков разорвал тигр или затоптал дикий слон, и такой ценой соблюдете глупые приличия?

Она вздохнула:

– Я – нет. Но знаю многих женщин, которые поступили бы именно так.

Он догадывался, о ком речь.

– Вы намекаете на чопорных мэм-саиб из соседнего домика?

Она кивнула:

– Именно поэтому мы остановились в разных домах. Они не одобряют ни цели моей поездки, ни… компании.

Алекс замер. Его охватила знакомая тошнотворная горечь изгоя.

– Понятно… Однако им, кажется, не удалось вас переубедить?

– Не удалось. Но из этого еще не следует, что у меня отсутствуют собственные принципы, мистер Кингстон. Пусть я, что называется, залежалый товар, но все равно не стану делать глупости просто потому, что… что…

– Разумеется, не станете! Я тоже не намерен пользоваться ситуацией, мисс Уайтфилд. – Он выпрямился. – Не беспокойтесь обо мне. Я найду себе место для ночлега.

Эмма тоже встала.

– Я вовсе не хотела… Я вас не гоню. Вы можете остаться в этой комнате, а я перейду в другую.

– Вы уверены? – Он внимательно изучал ее высокие скулы, прекрасные глаза, прямой нос, открытое, искреннее выражение лица. Как же он ошибся, когда с ходу присвоил ей ярлык непривлекательной простушки, даже дурнушки! Теперь он видел ее совсем в ином свете; ее нельзя было сравнивать с другими женщинами, к ней не подходили стандартные критерии красоты. Эмма обладала своей собственной, неповторимой прелестью. Он бы все отдал, чтобы убедить ее в этом.