Гармония Джейн - Райан Уинфилд Страница 28

Нет солнца сегодня. Дождь хлещет из облаков. Ты здесь стоишь одна. Отзвучал набор участливых слов. Все ушли. И вокруг – тишина. Ты вспоминаешь мгновенья любви, Ты думала, так будет всегда. Но померкнут воспоминанья твои, Безжалостно их сотрут года. Тебе ненавистен солнца свет, Но сегодня дождь проливной Смывает листья, обрывки газет, Тебя отгораживая стеной От ненаписанных писем, от сладких грез, От всего, что было у нас с тобой. Ты кричишь: «Я устала от боли и слез, Устала от этих туч. Я хочу, чтобы ветер их унес, Мне нужен надежды луч». Кому приходилось любовь терять, Зная, что другой такой нет, Начинают с годами по солнцу скучать И выходят из тьмы на свет.

Тетушка, ты все ж навестила меня. Я знаю: ты здесь была. Склонилась, ухо к могиле прижав, И слушала что-то, затем ушла. Ты хотела мне рассказать о любви, Что в сердце твоем продолжает жить. Не надо, я мысли умею читать твои. Даже те, что ты стараешься скрыть. Тебе был ненавистен солнца свет, Как был ненавистен смех. Ты знаешь: солнце – это любовь, Изливающаяся на всех. Не надо память свою терзать. Рассеялись в прах мечты.

Мне писем твоих уже не читать, Напрасно их пишешь ты. И теперь ты кричишь: «Мне нужен покой. Я хочу без слез вспоминать, Жить дальше в мире с собой, Радоваться и мечтать». Теряют любимых. Любовь нельзя потерять. Она продолжает жить. Просто годы нужны, чтобы это понять И сердце свое исцелить.

Когда он закончил петь, в зале было тихо. Даже слишком тихо. Слушатели смотрели на него. Судья тоже смотрела на него, однако никто не аплодировал.

– Снято! – крикнул режиссер.

Потом на сцену выскочил продюсер.

– Вы там что, заснули? – крикнул он, потрясая рукой в сторону аппаратной. – Почему не включили сигнал аплодисментов?

– Извините, босс, – донесся мужской голос. – Меня так песня захватила, что я забыл.

– Пусть вас сменит кто-то менее сентиментальный, – сердито покачал головой продюсер. – Сигнал должен включаться вовремя. Теперь придется делать еще один дубль. Кстати, Калеб, ты хорошо выдержал паузу. Сейчас ты повторишь всю песню, с самого начала.

– Этого я не смогу, – возразил Калеб.

– Что? – удивился продюсер, поворачиваясь к нему.

– Я сказал, что не могу играть по команде.

– Почему?

– Я создал настрой для этой песни. Определенное состояние. Мне его не повторить.

– Но это твоя работа, сынок.

– Извините.

– Если ты и дальше будешь отказываться делать то, что тебя просят, тебе не удержаться в нашем бизнесе. Это на сольных концертах в клубах и барах можно устанавливать свои правила.

– Давайте я спою что-нибудь другое, – предложил Калеб.

– Идет, – согласился продюсер. – Мне все равно, что ты там будешь петь.

– Нет, – возразила судья. – Я не хочу другую песню.

Все повернулись в ее сторону. «Ну вот и конец моему участию в конкурсе, – подумал Калеб. – Такой отличный повод спровадить меня. И конца недели дожидаться не надо».

– Почему не хотите? – спросил продюсер.

– Потому что мне очень понравилась эта, – сказала судья, улыбаясь Калебу. – Неужели так сложно дописать и вклеить аплодисменты?

– Хорошо, впишем, – не стал спорить продюсер. – Калеб, а встать так, будто ты спел снова, – это ты можешь? Или я опять прошу что-то запредельное?

Калеб кивнул. Всем велели успокоиться и замолкнуть. Режиссер подал команду. Калеб сыграл завершающий аккорд и опять застыл, как в прошлый раз. Вспыхнул сигнал, аудитория взорвалась аплодисментами. Фальшивый энтузиазм, если учесть характер песни. Но здесь действительно был не клуб и не бар. И не его шоу.

Отнеся гитару за кулисы, Калеб вернулся в зрительный зал, чтобы послушать остальных участников группы. Он едва успел сесть, как с заднего ряда ему в плечо уперся подбородок Шона.

– Отлично выступил, чувак. Я прямо заторчал.

– Ты так думаешь?

– Я бы сам хотел написать что-нибудь похожее.

– Спасибо, – ответил Калеб. – Меня и самого эта песня до сих пор цепляет.

– Еще бы! Она всех зацепила, кроме продюсера. Судье понравилось. Тебе это в плюс.

– Думаешь, ей настолько понравилось, что она пропустит меня на следующий раунд?

– Я так думаю. А чтобы я мог это гаран-таран-паран-тировать, тебе нужно послушаться моего совета и подвести глаза.

– Что ты ко мне пристал с этим карандашом для век? Можно подумать, ты ходячая реклама «Мейбелин» или другой косметической фирмы. Потом ты начнешь мне предлагать вдеть в уши такие же диски, как у тебя.

– Чувак, их называют колесами. И они жутко крутые.

– Слушай, если ты не перестанешь доставать меня своими прибамбасами, я дождусь, пока ты заснешь, скреплю твои колеса цепочкой и висячим замком пристегну к кровати. Как тебе такая перспектива?

– Это называется неоправданной жестокостью, – ответил Шон.

– Может, вы пойдете говорить в другое место? – шикнула на них одна из участниц. – Я хочу послушать.

– Позволь узнать, что ты слушаешь? – спросил Шон. – Продюсера, орущего на осветителей? Кэрри Энн, у тебя уже крыша поехала.

Не прошло и двух минут, как Шон снова тронул Калеба за плечо:

– Смотри, чувак. Это она выступает. Джордин-через-игрек. Я тебе говорил, она офигенно красивая. Настоящая бомба. Ты захочешь, чтобы она тебе приснилась.

– Я предпочту увидеть во сне мою невесту, – ответил Калеб.

– Согласись, она великолепна.

– Джейн? Согласен на все двести. Самая великолепная женщина на земле.

– Да не Джейн, чувак. Джордин. Ты только посмотри на нее.

Калеб посмотрел. Синее платье, волнистые темно-рыжие волосы, ярко-красные губы. Джордин сидела на табурете, держа на коленях электрическую слайд-гитару. Вокруг нее суетились парни, отвечающие за звук. Один подключал ее гитару к усилителю, другой регулировал микрофон. Оба буквально силой заставляли себя не пялиться на Джордин.

– Согласен, девочка она симпатичная. Чем-то похожа на Лану Дель Рей. Но сейчас полным-полно худосочных девиц, надувающих губки перед камерой. Все эти звезды Интернета. Я очень удивлюсь, если она умеет петь.

– Чувак, ты сначала послушай ее, и тогда пожалеешь о своих словах, – сказал Шон.

После режиссерского «Начали!» Джордин ожила. Казалось, включенные камеры преобразили ее. Может, изменилась поза. Или же только глаза. Не обращая внимания на камеры, Джордин посмотрела в зал, будто увидела там дорогого ей человека. Потом начала играть. Калеб впервые слышал такое мастерское владение слайд-гитарой. Манеру, в которой играла Джордин, он встречал только у гитаристов прошлого, игравших на так называемой стальной гитаре. Голос у нее был сочным, с чувственной хрипотцой. Песня поражала глубиной и оригинальностью слов. Калеб с трудом верил, что Джордин сама это написала.