И всё равно люби - Кэрри Браун Страница 28

А у них с Питером всего-то и было, что немного одежды, немного книг и немного каких-то памятных вещиц. Весь их багаж, когда они запаковали чемоданы, более походил на узелок грешника, собравшегося в покаянный путь. Почти все, что могло бы стать их сбережениями, Питер возвращал обратно в школу.

В больнице, пока к Питеру не вернулась речь, они разговаривали только при помощи бумаги и ручки.

– Ты в порядке? – писал ей Питер.

Она брала у него листочек, переворачивала. Писала: «Да». Потом зачеркивала и писала: «Нет». Потом зачеркивала «нет» и подчеркивала «да». И возвращала листок ему.

– Сердишься из-за денег? – писал он.

– Да, – писала она. Потом вздыхала. – НЕТ, – писала затем большими буквами. Обводила жирно и показывала ему.

Он читал ее ответ и одной рукой – той, которую мог поднять, – закрывал глаза.

Она склонялась к нему и прижималась лбом к его лбу.

* * *

Обитатели Дерри – нынешние и прежние – скинулись и собрали для них денег. На эти сбережения Рут с Питером смогли купить крошечный домик – залитый солнцем домишко в форме буквы А, на берегу озера в горах Адирондак. При оформлении сделки собственник – член правления школы – в благодарность за годы службы, годы вложенной в дело душевной щедрости и любви сделал Питеру очень большую скидку. Каждый выпуск добавил что-то от себя. Во многих классах откликнулись все поголовно.

Устроили в честь Питера и Рут грандиозную вечеринку. На большой лужайке натянули белый навес, от него лучами расходились гирлянды с огоньками, а по центру настелили танцпол. На целый день пригласили играть оркестр – двенадцать музыкантов. Уйму денег истратили, сетовала Рут, оглядывая ледяные скульптуры, горы креветок и устриц на блюдах, гостеприимно распахнутый бар. Боже, да кто же платит-то за все это?

И что им оставалось в ответ?

Рут и Питер стояли – он, опираясь на палочку, – будто молодожены, принимающие поздравления, а люди все шли и шли к ним. Каждый обнимал Питера, обнимал Рут, благодарил их, благодарил ее, многие смахивали слезы.

– Нам так будет вас не хватать, – звучало снова и снова, и от волнения Рут зажала себе ладонью рот, чтобы не разрыдаться.

Вот оно как, значит, и ее работа не осталась незамеченной.

К ней подошла Китти Финней – волосы по-девчоночьи прихвачены ободком, – крепко обняла Рут.

– А где мальчики? – спросила та.

– С няней, – ответила Китти и, выразительно посмотрев на Рут, подняла бокал, который держала в руках. – Слава богу! – улыбнулась она и снова стиснула ее в объятиях. – Я никогда, никогда, Рут, не смогу сделать все то, что ты здесь сделала! Просто не представляю, как тебе это удалось. Ты же все сама, чего ты только не делала. Ты всех здесь знаешь. Погляди, сколько людей собралось, и все они тебя любят!

Рут обвела глазами лужайку. Гости начали танцевать, и за звуками музыки трудно было разобрать слова. Кто-то махал ей рукой, приглашая танцевать. Она помахала в ответ.

Китти сделала большой глоток из бокала.

– Вы ведь одна команда с Питером…

Рут внимательно посмотрела на нее. Глаза Китти наполнились слезами. Она сняла ободок и снова надела, сердито собрав рукой выбившиеся волосы. Приладила ободок поудобней.

– Ты прости меня. Накатывает что-то иногда. Просто я знаю, что не смогу стать такой, как ты, не смогу так же управляться со всем.

– Ты справишься, – заверила ее Рут. – Обязательно справишься. Все у тебя получится.

Она вспомнила увитую виноградом беседку за домом, гудящую коробку с щитком, освещенные окна – вечерами, когда она возвращалась, дом здоровался с ней. Вспомнила, как птицы на вечерней зорьке ныряют в густой плющ, оплетающий стены школьных зданий, а зимой на замерзшие поля неспешно выступают олени. Вспомнила, как позвякивают колокольчики в лошадиных упряжках. Вспомнила бледные лица мальчишек на лазаретных подушках, вспомнила следы зубной пасты, которой ребята пытались что-то затереть в тетрадках. Вспомнила, как они поют «Ближе, Господь, к Тебе».

Вспомнила солнечный осенний день много лет назад, как она сама, совсем молоденькая, в шейном платке от «либерти», машет мальчишкам на соревнованиях по легкой атлетике, а Питер, снимающий мальчишек, не сводит камеру с ее лица.

Их любовь.

– Да, я была очень счастлива здесь, – ответила она Китти. – Ты замечательно справишься, ты и Чарли.

Праздничный вечер завершился объявлением: в школе планируется открыть новую библиотеку, и она будет названа в честь Питера.

Рут в платье, купленном специально для этой церемонии, помогала Питеру перерезать ленточку.

Платье было смелого розового цвета, с гофрированным воротничком.

– Красиво, мне нравится, – похвалил Питер, когда они собирались перед выходом сегодня. – С этими сборочками ты похожа на булочку!

Пирожное-корзиночку! Объеденье, какую вкусную! – быстро поправился он, увидев выражение ее лица.

В шутливом негодовании она шлепнула его по руке, совсем легонько. Она по-прежнему оберегала его, тревожно приглядывалась к малейшим изменениям. Когда впервые после удара он испытал оргазм, она разразилась рыданиями.

– Ну, ну, все хорошо, – приговаривал он, прижимая ее к себе и утирая слезы. – Все хорошо, Рут. Со мной правда все в порядке.

В те месяцы, пока Питер восстанавливался, их повседневная жизнь изрядно изменилась и мало чем напоминала ту, что они вели в Дерри, – в ней стало гораздо больше одиночества, и скорее она напоминала их годы в Нью-Хейвене, когда Питер так много занимался со своими студентами. Рут тогда какую только работу не перепробовала, пытаясь заработать денег, и все равно порой ей казалось, что она топчется на месте, Питер всегда обгоняет, всегда на голову впереди. На каждого из них время от времени что-то накатывало – усталость, скука, беспокойство… Но они редко совпадали по времени: стоило Питеру свалиться без сил, как Рут натыкалась на кино, которое ей тут же хотелось посмотреть; только Рут подхватит простуду, как у Питера образуется просвет между занятиями. В странные часы занимались они любовью – то посреди ночи, то перед самым рассветом, то на бегу, когда Питер заскакивал домой пообедать, – и после жадно целовались в холле, Питер пытался попасть в рукава пальто, а Рут совала ему бумажный пакет с яблоком и простеньким сэндвичем.

В их последний год в Нью-Хейвене доктор Веннинг поскользнулась на парковке после клиники и серьезно растянула сухожилие. Ей требовалась помощь, и Рут сложила чемодан и перебралась к ней на несколько недель, спала на неудобном крошечном, слишком тугом диванчике в кабинете.

Вся стирка была на Рут – включая и ручную стирку белья: пожелтевшие от времени трусы и изрядного размера бюстгальтеры доктора Веннинг. После стирки Рут развешивала их на сложную конструкцию в ванной. На ужин готовила яичницу или тушеные бобы. Днем отвозила доктора Веннинг на работу, носила ее сумки и портфельчик, а на ланч приносила им обеим сэндвичи с ливерной колбасой и солеными огурчиками из ближайшей закусочной. Пока доктор Веннинг преподавала или вела прием, Рут читала. «Мадам Бовари». «Отцов и детей» Тургенева. «Нашего общего друга» Диккенса. «Вишневый сад» Чехова. Иногда Рут удавалось повстречаться с Питером между его лекциями – они бегом завтракали или обедали в небольшом кафе неподалеку от кампуса, заказывали кофе, уединялись в кабинке и целовались, как любовники, не видевшиеся многие месяцы.