Актриса - Екатерина Маркова Страница 28

Алена долго находилась в часовне. Показалась в гостиной с радостной улыбкой и сразу заявила:

— А как там поживает в духовке фирменное жаркое? По-моему, его пребывание на этом столе украсит сервировку.

— Его временное пребывание, — весело уточнил Глеб. — Оказывается, кое-кто из находящихся за этим столом хоть и маленький, но довольно прожорливый. Но лично я ничего так высоко не ценю в людях, как хороший аппетит.

— Да ладно, — усомнилась Алена, — я-то наивно полагала, что сказочники презирают плотские слабости.

— Отнюдь. — Глеб вихрем слетал на кухню и вернулся с блюдом, на котором аппетитно поблескивал румяной корочкой запеченный кусок мяса.

Алена повела носом и констатировала:

— С чесночком и приправами! Класс!

Когда уже было съедено мясо, сказаны друг другу нарочито высокопарные тосты-пожелания, когда догорели свечи в подсвечниках и вдруг иссякли слова, застигнутые врасплох глубоким, волнующим, как свершающееся таинство, молчанием, Глеб медленно встал, откинул тяжелую бархатную портьеру, скрывающую комнату, где стоял рояль, сел за него и долго-долго смотрел на Алену, как будто сводя воедино ее и то вдохновение, которым он сейчас жил…

Алена давно не плакала так легко и радостно, как в детстве, когда слезы даются облегчением прощенной мамой выходки и с каждой слезинкой внутри словно раздвигается большой белый просторный шатер, способный вместить взамен ушедших мук и терзаний, вины и усталости море ликующей свободы. Она чувствовала такую блаженную невесомость, что нисколько бы не удивилась, если бы вдруг ощутила макушкой твердую поверхность лепного потолка гостиной. И еще она понимала, что уже несколько часов безоговорочно любит этого неторопливого сказочника с его волшебной, пронизывающей музыкой и что сейчас он дарит ей эти звуки, непостижимым образом сколдовав воедино то, что было для них двоих порознь.

Глеб закончил играть, закрыл крышку, положил голову на скрещенные на рояле руки и нарочито буднично произнес:

— А тем временем… в кустах оказался рояль.

Оглушенные тишиной, они молча смотрели друг на друга. Потом Алена, двигаясь, как сомнамбула, подошла к Глебу, развернула к себе его лицо и медленно, подробно исследуя губами каждую клеточку, поцеловала лоб, глаза, щеки, шею, волосы. Он затих, не смея пошевелиться, а она взяла его тяжелые натруженные кисти и покрыла длинные пальцы такими же медленными поцелуями.

— Алена… я счастлив, — прошептал обессиленным от любви голосом Глеб.

Она поцелуем приказала ему замолчать. Когда стало нечем дышать, отодвинулась и тихо попросила:

— Сказочник, отвези меня домой.

Глеб тяжело вздохнул и горько прошептал:

— Понимаю… Я измучил тебя своей музыкой.

— Глупый, глупый до неземной мудрости сказочник! Я хочу проживать с тобой все по законам твоей музыки. У нас будет завтра… И этим можно гордиться.

Глеб вдруг нагнулся и обеими руками коснулся ног Алены. Его гибкие пальцы двумя плотными браслетами обхватили ее лодыжки.

— Когда я впервые увидел тебя, твою лодыжку обвивала тонюсенькая золотая змейка. Я ей так завидовал весь вечер. Я ревновал ее. А потом приехал сюда и был не в меру задумчив. Люська просекла «на раз» мое состояние и спросила: «Влюбился?»

— А ты?

— А я ответил: «Еще страшнее. Я нашел свою женщину, но она про это пока не знает».

— А Люся?

— А Люся… поступила так, как в таких случаях поступают любящие сестры, — она разрыдалась.

Уже в машине, когда показалась сверкающая ночными огнями Москва, Алена произнесла:

— В часовне на стене я видела дворянский герб. Это ваш?

— Да. Моя мама княжна Мещерская. И я знаю, что ты скажешь дальше. Но я все уже сделал, что касается дворянских корней Оболенской. Связался кое с кем и кое-что выяснил, а некоторые подробности буду знать на днях. Тогда ты получишь всю информацию. Она мне тоже запала в душу, эта ваша Оболенская. Когда я впервые оказался в театре и представился ей на проходной, она вслед мне тихо произнесла: «Да хранит вас Господь!» Меня так всегда напутствовала мама перед всеми моими начинаниями. В следующий приход я осмелился принести ей букетик фиалок, она смутилась и покраснела, как школьница. А на юбилее была элегантна и одухотворена — наверное, присутствием внука. Я даже пригласил ее танцевать (она стояла в дверях и с улыбкой глядела, как кружатся пары), она опять смутилась и отговорилась тем, что у нее заняты руки — как раз в этот момент внук передал ей чашечку кофе.

— Так… приехали! — Алена резко откинулась на спинку сиденья и до боли стиснула кулаки.

Спектакль «Столичная штучка» сдавали худсовету театра и труппе. Это был первый прогон на зрителе, и актеры нервничали.

Теперь уже шел конец второго акта, и Алена позволила себе слегка расслабиться и тайком проглотила таблетку от головной боли.

Глеб сидел ниже на несколько рядов, и Малышка время от времени с нежностью останавливала взгляд на его коротко стриженной круглой макушке. Поспать ей удалось всего лишь несколько часов, но уже давно она не чувствовала себя такой бодрой, уверенной, сильной, и лишь тупая боль в висках напоминала о бессонной ночи и волнении перед сдачей спектакля.

Спектакль шел прекрасно, без явных накладок, а Воробьева в очередной раз поразила даже Алену. Находясь в очень верном импровизационном состоянии, она к финалу вдруг сбросила все характерные приспособления и на прямом, мощном от природы темпераменте так сыграла последний монолог, что зрители разразились аплодисментами.

— Какая же наглая природа в самом прекрасном для актрисы смысле, — прошептал на ухо Алене Сиволапов. — Все сломала, снесла все, о чем договаривались, и не боится от тебя взбучки.

— Она сейчас об этом не думает. И правильно. Ее ведет, и она сейчас только себя слышит.

Сиволапов оглянулся назад, чтобы посмотреть на реакцию зрителей, и возбужденно зашипел:

— Вот-те здрасьте. Знаешь, кто пожаловал? Энекен. Стоит в задних дверях с абсолютно перевернутым лицом. По-моему, сейчас в обморок грохнется. Видно, здорово ее переиграла наша-то…

Алена резко развернулась назад, увидела потрясенное лицо Энекен, инстинктивно даже приподнялась с места, но в это время финальная тема спектакля вправила ее мгновенный импульс в нужное русло, и Алена зашептала в микрофон:

— Сережа, микшируй звук. Маша, актеров на поклоны не выпускай — они еще не выстроены. — И уже громко, после последнего звука музыки, словно звонкой каплей начала оттепели, завершившей спектакль, произнесла: — Свет в зал, пожалуйста. Всем спасибо. Замечания — перед завтрашним прогоном. Внимание актерам. В пять часов художница Ольга Белова принесет доработанный макет и эскизы костюмов к «Двенадцатой ночи». Желающих посмотреть и тех, кто занят в спектакле, прошу ко мне в кабинет. Повторяю: в пять часов.