Стеклянная невеста - Ольга Орлова Страница 28

Неожиданно возникли и сразу стали доступными женщины: молодые, бесстыдные, веселые. Были бы деньги, а уж те могли расстараться, поднять из гроба и мертвого. Всю жизнь держа себя в нравственных рамках, Павел Андреевич сейчас открыл для себя наслаждение греха — и окунулся в него с головой.

Вот только присутствие дочери мешало развернуться в полную силу. А съехать, купить себе новую квартиру он не решался, не желая даже символического разрыва с дочерью, к которой был сильно привязан.

Света прошла к себе в комнату, включила телевизор и прилегла на диван. По телику шла какая-то муть, делать ничего не хотелось. Оставалось просто лежать и думать о том, как трудно приходится человеку, которому идет семнадцатый год, который, в отличие от всех своих подруг и одноклассниц, еще девушка и которая, наверное, так и обречена оставаться до конца своих дней старой девой. Внутренним взором она оглядела себя — с тем омерзением, которое последнее время часто испытывала к себе, когда возникало и росло в ней… что? Какую форму примет, наконец, мучительная сила, нарушавшая равновесие во всем теле, от волос до пяток, — душная, мечтательная, бесформенная, противная!.. Света ощущала давление этой силы всей своей кожей и мучилась, как от чего-то грязного, нечистого; ей хотелось смыть с себя эту накипь, вновь стать прохладной, легкой, чистой. Откуда оно взялось, это растущее в ней?

Расстроенная всем тем, что навалилось на нее, Света продолжала лежать на диване, и незаметно, как это часто случалось, знакомые предметы в комнате стали расплываться, терять очертания, горизонт окна сказочно углубился, там синело не прояснившееся небо, а карибский мираж, обольстительный своей прозрачностью и таинственностью: бухта воды, скажем, и высокая фок-мачта с гнездом впередсмотрящего, пересекающего в этот момент огромный красный диск солнца…

Скрипнула дверь, открылась, и в комнату, разом стирая акварель воображения, вошла сугубо реальная девица лет двадцати — омерзительно голая под плотным махровым полотенцем. И что хуже всего, под ее, Светиным, полотенцем.

— О! Кто-то есть. Слышь, подруга, у тебя закурить не будет? — спросила она, с любопытством оглядываясь по сторонам. — Курить охота, а Козлик не курит. А я тоже, дура, с утра сигарет не купила.

— Я не курю, — с достоинством сказала Света и села на диване. — А вы кто будете?

— Кто? — удивилась девица и хихикнула. — Да я просто так, покурить зашла.

Она еще раз огляделась; взгляд ее обежал обстановку комнаты, разбросанные кое-где вещи и вновь остановился на Свете.

— А ты, подруга, у Козлика живешь? Он вообще-то ничего, щедрый. А тебе как, хорошо платит?

— Как это платит? — не поняла Света.

— Ну, бабок, денег достаточно дает? Ты же у него вроде постоянная, раз здесь живешь? Или как?

— Я его дочь! — сказала Света и чуть не задохнулась от ярости. — Как вы смеете?

— Дочь? — изумилась девица. — Вот паразит! Ну не грусти, я сейчас отваливаю.

Она поднялась с кресла и пошла к двери. Оглянулась.

— Ты, подруга, надави на него: пусть, мол, домой никого не таскает. Он послушается, он мягкий, я знаю. Да я и сама ему скажу, так что не бери в голову, — махнула она рукой и прикрыла за собой дверь.

Света включила погромче телевизор и стала смотреть на экран. Злость не проходила. Хотелось схватить что-нибудь потяжелее и с размаха грохнуть об пол, чтобы осколки брызнули! Через некоторое время, сквозь грохот не усваиваемой телепередачи, настороженное ухо уловило хлопок входной двери. Проститутка ушла. И, наверное, отец пошел проводить.

Еще несколько минут она сидела, растравляя в себе злость и негодование. Потом вскочила и пошла в спальню отца. Может быть, он не ушел с этой? Может, сидит довольный и пьяный! Вновь так захотелось грохнуть что-нибудь об пол… сервиз, может?..

Отец, уже одетый в домашние брюки и куртку, сидел на едва заправленной большой двуспальной кровати, которую он недавно купил — известно для чего!

Сидел и смотрел в стенку, о чем-то думая. Света влетела в комнату и, боясь, что отец прервет ее до того, как она ему выложит все, что накипело, что горело сейчас внутри, стала гневно высказывать, что она больше не позволит превращать их квартиру в публичный дом, что она возмущена, что терпеть это больше не может, что он обязан прекратить это безобразие.

Отец молча выслушал ее до конца, кусая ноготь большого пальца и с удивлением поглядывая на пунцовые от негодования щеки Светы, на гневно дрожащий указательный палец, которым она дирижировала свою речь, на тонкую, но совсем уже взрослую фигурку дочери.

— Да, да, — со стыдом и раскаянием начал он, — с этим надо кончать. Я сам чувствую, что качусь куда-то в бездну. Обещаю, Света, что больше никогда такого не повторится.

Когда девушка, все еще расстроенная, но уже в душе прощающая, выходила из комнаты, она увидела, как отец, отвернувшись, с безнадежной тоской посмотрел куда-то сквозь стену. Дверь закрылась, и она не досмотрела, ей было не до того; но и это, и недавние карибские видения, и парень, которого она проводила к тете, и явление шлюхи, завернутой в ее же, Светино, полотенце, все, по-видимому, помогло ей. Страшно ясно мелькнуло в ней будущее видение, мелькнула мысль, что точно так же, как теперь, иногда вспоминается ушедшая мама, вспоминать придется растерянные глаза отца, смотрящего сквозь стены куда-то вдаль в поисках немедленного ответа на неразрешимые вопросы; все это животворно вскипело в ней и со слезами уже не злости, а прощения и надежды она пошла в свою комнату.