Званый ужин - Анна Дэвис Страница 28

Джуди завернула крышку, отложила тюбик, взяла тональный крем.

— А нужно ли, дорогой? По мне, так ты выбрал крайне неподходящее время для страданий. Через полчаса нас ждут на званом ужине, и мне вовсе не улыбается появиться у Тильды с мрачным и злобным мужем. Может, выбросишь свои проблемы из головы до возвращения? Или до завтра? А еще лучше — до следующей недели.

— А может, ты попробуешь отнестись ко мне серьезно? — Баритон вернуть не удалось, как не удалось и придать голосу желаемую убедительность.

Под слоем тонального крема лицо жены обрело матовую гладкость пластмассы. Джуди вздохнула:

— Ладно. Раз уж ты настаиваешь, поговорим сейчас. В данный момент тебе кажется — повторю твою же идиотскую фразу, — что ты от меня уходишь. Можно спросить, с чего ты это взял? Любовница достала? Ультиматум предъявила? Если так, то я тебя предупреждаю, Роджер, — не спеши жертвовать собой и всем, что тебе дорого, ради молоденькой дурочки. И пары месяцев не пройдет, как она тебе осточертеет.

— Нет! Все совсем не так… — Роджер вспыхнул. Откуда в ней эта хирургически ледяная жесткость? Все готова вскрыть, расчленить, отрезать — и рука не дрогнет.

Сузив глаза, Джуди деловито и уверенно нанесла черную обводку на веки.

— Уточни, Роджер. Все не так — в том смысле, что любовница не давит на тебя? Или все не так — в смысле, что она тебе не осточертеет?

— У меня никого нет. — У него-то точно нет. В Джуди, увы, он далеко не уверен.

— Какая жалость, — процедила она. — Проще было бы понять. В таком случае, речь идет о пресловутом кризисе среднего возраста? Боишься, что скоро сорок лет, а ты не слишком многого добился? Хочешь забыть, что у тебя трое детей, которые скоро вырастут и наплюют на твой авторитет? Мечтаешь уйти от ответственности? А я, между прочим, среди прочих достоинств особенно ценила твое чувство ответственности.

— Нет. — Прожженное на ковре пятно так и притягивало взгляд.

— Нет? Что же тогда? — Джуди вскинула брови — то ли в недоумении, то ли просто для того, чтобы накрасить ресницы.

— Стыд. — Одному Богу известно, до чего трудно было произнести это слово. Зато оно как нельзя полно и точно обрисовывало ситуацию.

— Стыд, — задумчиво повторила Джуди и поднесла к губам тюбик красной помады. — Стыд, — выдохнула она в салфетку, промокая накрашенный рот. Затем стиснула губы, выравнивая помаду, и причмокнула.

Роджер вздрогнул. Что за звук? Клацанье хирургического пинцета?

Он кивнул, не имея ни малейшего желания развивать тему. Зачем? Уйти молча будет проще. А уйти придется, несмотря на то что ему очень хочется остаться; несмотря на то что он все еще любит ее, даже такую ледяную, бесчувственную. Возможно, именно такую ледяную и бесчувственную.

— То есть тебе до того стыдно, что ты не в силах рассказать мне, отчего тебе так стыдно? — Джуди завинтила красный столбик помады обратно в тюбик. — Тебе до того стыдно, что проще уйти, чем поделиться со мной причиной своего стыда?

Он опять кивнул, презирая себя за горящие щеки, за жалкий вид нашкодившего ребенка.

— Роджер, дорогой, твоя затея бессмысленна. Я ведь знаю, что тебе вовсе не хочется от меня уходить. — Джуди выпустила в воздух ароматное облачко из флакона и прошла сквозь него. Роджер как-то поинтересовался, почему она не наносит духи прямо на шею и запястья, как другие женщины, но Джуди лишь презрительно повела бровью. Как другие? Еще чего.

Он ждал продолжения, едва сдерживаясь, чтобы не расчихаться от напитанного ароматом воздуха.

— Ты игрок, верно? — сказала Джуди, поворачиваясь наконец к нему лицом. — Сколько? Сколько ты проиграл?

Роджер онемел от изумления. Как она догадалась? Немыслимо. Исключено. Целая вечность безмолвных мук, лживых оправданий, фальшивых командировок. Бесчисленные часы в дымных казино, перед горками разноцветных фишек и колесом рулетки, которое ты молишь остановиться, а оно все крутится и крутится, будто издеваясь над тобой…

— Кто тебе сказал? — выдавил он первое, что пришло в голову.

— Никто. — Джуди села рядом на кровать, взяла его за руку, погладила тонкими, прохладными пальцами. — Я тебя слишком хорошо знаю, Роджер. Ты ничего не можешь скрыть от меня. Ну-ка, давай. Выброси из головы все эти глупые мысли об уходе и расскажи, насколько плохи твои дела.

И Роджер заговорил. Слова рвались из него таким потоком, что он и сам с трудом улавливал их смысл. Он рассказал о Париже и Амстердаме; о том, как игра захватила его, вцепилась и не желала разжать клещи, пока он не спустил все, что имел. И о том, что даже теперь, когда ничего не осталось, ее хватка не ослабла. О своем отчаянии рассказал и о том, что вот уж полгода не может смотреть в глаза жене и детям. Обо всем рассказал… Кроме тех мгновений, когда был близок к самоубийству.

Роджеру хотелось плакать, но он не плакал с шести лет и не собирался сейчас лишаться жалких оставшихся крох человеческого достоинства. Борясь со слезами, что жгли ему веки, Роджер отводил взгляд от лица жены, полного жалости. Джуди гладила его по голове, совсем как его горячо любимая и очень рано умершая мамочка. Слова иссякли, но Роджер не двинулся с места, и ладонь Джуди все скользила и скользила по его волосам.

А ему вдруг отчаянно захотелось секса. Захотелось почувствовать себя мужчиной, оказаться внутри нее. Не осмелился. Остановил страх, что она отвергнет его в тот самый момент, когда нужна ему больше всего на свете, что отмахнется, как от надоедливой мухи, буркнув что-нибудь об ужине у Стоунов, прическе и макияже, на который ухлопала столько времени.

Джуди поразила его во второй раз за вечер, когда сама взяла его руку и прижала к своей груди, а потом толкнула на спину и упала сверху, извиваясь, нашептывая что-то на ухо, расстегивая молнию на брюках.

Когда все было кончено, ее жесткая деловитость возросла многократно, и Роджер понял — ей не нужен был секс, это был всего лишь способ поднять ему дух. Оставив мужа на груде скомканных простыней, Джуди голой прошла в ванную, включила свет и встала под тугие струи душа, вздохом приветствуя грядущее повторение сборов.

Роджер лежал на спине, уставившись в потолок с трещиной, похожей на улыбку — или гримасу, если смотреть с другой стороны. Он забыл о времени. Он хотел спать, но глаза горели, стоило только опустить веки. Какое странное чувство.

Завернутая в белое полотенце, Джуди закрыла за собой дверь ванной и подняла красное платье с пола.

— Сам знаешь, дорогой, у всех есть свои маленькие секреты, — сказала она. — Каждый чего-нибудь да стыдится.

Роджер спросил бы, в чем ее секрет, если бы не боялся ответа. Он задал другой вопрос:

— И что нам теперь делать?

— Не волнуйся, — отозвалась Джуди, натягивая шелковые трусики. — Все наладится.

— Каким образом?

Джуди застегнула лифчик.